Как это за вами? спросил командир волонтёров.
Конечно. Мы проводим гражданку на пост у ратуши, где у нас караульное помещение, и там разузнаем о ней подробнее.
А вот и нет, возразил командир первого отряда. Она наша, и мы ее не отдадим.
Эх, граждане, граждане, заметил Лорен, ведьмы так и рассердиться можем.
Можете сердиться или не сердиться, черт возьми, нам все равно! Мы истинные солдаты Республики. Вы только патрулируете на улицах, мы же будем проливать кровь на границе.
Остерегайтесь, граждане, как бы вам не пролить ее по пути туда, а это вполне может случиться, если вы не будете повежливее, чем сейчас.
Вежливость свойственна аристократам, а мы санкюлоты, ответили волонтёры.
Ну, хватит, сказал Лорен, не говорите об этом при даме. Может быть, она англичанка. Не сердитесь на такое предположение, моя прелестная ночная птичка, и, галантно повернувшись к незнакомке, он добавил:
Тише, прервал его Лорен, ты ничего не смыслишь в поэзии, друг мой, стало быть, мне придется говорить с тобой прозой. Послушай, мы национальная гвардия, мы добры и терпеливы, но все мы дети Парижа, а это значит, что когда нас рассердят, мы бьем крепко.
Сударыня, сказал Морис, вы видите, что происходит, и догадываетесь, чем все это может кончиться: через пять минут десять или одиннадцать мужчин перережут из-за вас друг друга. Вы считаете, что дело, за которое вступаются те, что хотят вас защитить, заслуживает, чтобы из-за него
что очаровательные женщины, шатающиеся по улицам в полночь
Сударь, не судите обо мне по внешнему виду, умоляю вас.
Ну вот, вы говорите «сударь», а это большой промах с вашей стороны, слышишь, гражданка? Да и сам я сказал «вы».
Хорошо! Гражданин, позволь своему другу сделать доброе дело.
Какое?
Проводить меня до дома и охранять всю дорогу.
Морис! Морис! сказал Лорен. Подумай о том, что ты собираешься сделать: ты ведь себя ужасно компрометируешь.
Я знаю, ответил молодой человек. Но что же делать: если я ее оставлю, то бедная женщина будет арестована первым же патрулем на своем пути.
О да! Тогда как вместе с вами, сударь тогда как вместе с тобой, гражданин, хотела я сказать, буду спасена.
Ты слышишь, спасена! заметил Лорен. Стало быть, она бежит от какой-то большой опасности.
Дорогой мой Лорен, сказал Морис, посмотрим правде в глаза. Это либо добрая патриотка, либо аристократка. Если она аристократка, то мы виноваты, что защищаем ее, если же она патриотка, то охранять ее наш долг.
Прости, друг мой, но твоя логика просто абсурдна, как бы я ни досадовал на Аристотеля. Ты похож на того, кто говорит:
Ирис украла разум мой
И мудрость требует в придачу.
Послушай, Лорен, сказал Морис, хватит Дора, Парни, Жанти-Бернара, умоляю тебя. Поговорим серьезно: ты мне скажешь пароль или нет?
То есть, Морис, ты вынуждаешь меня пожертвовать долгом ради друга или пожертвовать другом ради долга. Однако, боюсь, Морис, что долг превыше всего.
Дорогой мой, решай вопрос в пользу долга или друга. Но, прошу тебя именем Неба, решай немедленно.
Ты не будешь злоупотреблять паролем? Обещаю.
Этого недостаточно. Поклянись.
Чем?
Поклянись на алтаре отечества.
Лорен снял шляпу, повернул ее кокардой к Морису, и Тот, считая такое самым обычным делом, вполне серьезно принес требуемую клятву на импровизированном алтаре.
А теперь я скажу тебе пароль: «Галлия и Лютеция». Может быть, кто-то вроде меня и скажет вместо «Лютеция» «Лукреция», не обращай внимания, оба слова римские.
Гражданка, сказал Морис, теперь я к вашим услугам. Спасибо, Лорен!
Счастливого пути, ответил тот, вновь надевая алтарь отечества на голову.
И, верный своим анакреонтическим вкусам, он ушел, напевая:
III. УЛИЦА ФОССЕ-СЕН-ВИКТОР
Куда вы идете, гражданка? спросил он.
Увы, сударь, довольно далеко, ответила она.
И все-таки
В сторону Ботанического сада.
Хорошо, пойдемте.
Ах, Боже мой, сударь, сказала незнакомка, я прекрасно осознаю, что затрудняю вас; но, если бы не случившееся со мной несчастье и если бы я боялась только обыкновенной опасности, поверьте, я никогда не стала бы злоупотреблять вашим великодушием.
Но, сударыня, сказал Морис (наедине с незнакомкой он забыл лексикон, предписанный законами Республики, и вернулся к человеческому языку), по совести говоря, как же так получилось, что вы оказались в этот час на улицах Парижа? Посмотрите, кроме нас, нигде нет ни души.
Сударь, я вам уже говорила, что была с визитом в предместье Руль. Я ушла в поддень, ничего не зная о том, что происходит, и возвращалась также в полном неведении о происходящем: все это время я провела в довольно уединенном доме.
Да, прошептал Морис, в каком-то особняке, в каком-то логове аристократа. Признайтесь, гражданка, что вслух вы просите меня о помощи, а в душе насмехаетесь над тем, что я вам ее оказываю.