Шрифт
Фон
* * *
Что же делать, коль мне не досталось от Господа-Бога
Ни кола, ни двора, коли стар я и сед, как труха,
И по торной земле как блаженный бреду босоного,
И сморкаю в ладошку кровавую душу стиха?
Что же делать, коль мне тяжела и котомка без хлеба
И не грешная мне примерещилась женская плоть,
А мерещится мне с чертовщиной потешною небо:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет Господь.
Что же делать, коль я загляделся в овраги и в омут
И, как старого пса, приласкал притомившийся день,
Ну а к вам подхожу словно к погребу пороховому:
До чего же разит и враждой и бедой от людей!..
Пусть устал я в пути, как убитая верстами лошадь,
Пусть похож я уже на свернувшийся жухлый плевок,
Пусть истерли меня равнодушные ваши подошвы,
Не жалейте меня: мне когда-то пригрезился Бог.
Не жалейте меня: я и сам никого не жалею,
Этим праведным мыслям меня обучила трава,
И когда я в овраге на голой земле околею,
Что же, с Господом-Богом не страшно и околевать!..
Я на голой земле умираю, и стар и безгрешен,
И травинку жую не спеша, как пшеничный пирог
А как вспомню Его до чего же Он все же потешен:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет мне Бог.
* * *
Пока река не вспенится сурово,
Не обернется ямою земля,
С удилищем беспечным рыболова
Сиди, над бездной леску шевеля
Как хорошо в прохладе деревенской
Курить свой одинокий табачок
Но вздернет и тебя Рыбак Вселенский
На острый окровавленный крючок.
* * *
Ослик Христов, терпеливый до трепета,
Что ты прядешь беспокойно ушами?
Где та лужайка и синее небо то,
Что по Писанью тебе обещали?..
Я побреду каменистыми тропами,
В кровь изотру на уступах колени,
Только бы, люди, Христа вы не трогали,
Всадника горестного пожалели
Кроток мой всадник и я увезу его
В синие горы, в мираж без возврата,
Чтобы его не настигло безумие,
Ваша его не настигла расплата.
*
Ослик Христов, ты ступаешь задумчиво,
Дума твоя как слеза на реснице,
Что же тебя на дороге измучило,
Сон ли тебе окровавленный снится?..
Люди, молю: не губите Спасителя,
На душу грех не берите вселенский,
Лучше меня, образину, распните вы,
Ревом потешу я вас деревенским.
Лучше меня вы оплюйте, замучайте,
Лучше казните публично осла вы,
Я посмеюсь над своей невезучестью
Пастью оскаленной, пастью кровавой
*
Господи, вот я, ослино-выносливый,
И терпеливый, и вечно-усталый,
Сколько я лет твоим маленьким осликом
Перемогаюсь, ступая по скалам?..
Выслушай, Господи, просьбу ослиную:
Езди на мне до скончания века
И не побрезгуй покорной скотиною
В образе праведного человека.
Сердце мое безгранично доверчиво,
Вот отчего мне порою так слепо
Хочется корма нездешнего вечности,
Хочется хлеба и хочется неба.
Дурдом
Тогда мне рваный выдали халат
И записали имя Айзенштадта.
Я сразу стал похож на арестанта.
А впрочем я и был им арестант.
Окно в решетке, двери на ключе,
Убогость койки и убогий разум
Свирепость отчужденная врачей,
Свирепость санитарок яроглазых.
Расталкивая шваброй и ведром
Понурых, словно обреченных казни,
Они на нас обрушивали гром
Своей исконной бабьей неприязни.
Обед с нехваткой места за столом
Но удавалось сбоку примоститься,
А кто и стоя этаким столбом
Ладони обжигал горячей миской.
И каждый был и лишний и ничей
Мы были сыты с голоду не пухли:
С капустой обмороженною щи
Казались блюдом королевской кухни.
«Налопались?.. Теперь айда во двор»
Я пёр, как все, зачем-то шагом скорым
О, Боже, как ужасен твой простор,
Темничным огороженный забором!..
* * *
Когда я вслушиваюсь в вечность,
Я понимаю, что я плут
И, как сверчок в углу запечном,
В своем бесчинствую углу.
Но что мне музыка вселенной,
Ее смятение и жуть?..
Я в глухоте самозабвенной
Одну лишь ноту вывожу
* * *
Айзенштадт это город австрийский,
И мне думать об этом занятно:
Может быть, продают в нем сосиски,
Может, слушают музыку Гайдна.
Может быть, в этом городе следом
За маэстро прославленным Гайдном
Проживал незаметный мой предок
И судьбе был за то благодарен.
С отрешенною робкой улыбкой
И доверчивыми глазами
Проходил он неспешно со скрипкой
И прислушивался к мирозданью.
И играл он в каком-то трактире,
Но, однако, он знал непреложно,
Что и я буду жить в этом мире
И печальную песню продолжу.
* * *
Я не хочу, чтобы меня сожгли.
Не превратится кровь земная в дым.
Не превратится в пепел плоть земли.
Уйду на небо облаком седым.
Уйду на небо, стар и седовлас
Войду в его базарные ряды.
Почем, спрошу, у Бога нынче квас,
У Господа спрошу: Теперь куды?..
Хочу, чтобы на небе был большак
И чтобы по простору большака
Брела моя сермяжная душа
Блаженного седого дурака.
И если только хлеба каравай
Окажется в худой моей суме,
«Да, Господи, скажу я, это рай,
И рай такой, какой был на земле»
БЛАЖЕННЫЙ
Все равно меня Бог в этом мире бездомном отыщет,
Даже если забьют мне в могилу осиновый кол
Не увидите вы, как Спаситель бредет по кладбищу,
Не увидите, как обнимает могильный он холм.
О Господь, ты пришел слишком поздно, а кажется рано,
Как я ждал тебя, как истомился в дороге земной
Понемногу землей заживилась смертельная рана,
Понемногу и сам становлюсь я могильной землей.
Ничего не сберег я, Господь, этой горькою ночью,
Все досталось моей непутевой подруге беде
Но в лохмотьях души я сберег тебе сердца комочек,
Золотишко мое, то, что я утаил от людей.
Били в душу мою так, что даже на вздох не осталось,
У живых на виду я стоял, и постыл, и разут
Ну а все-таки я утаил для тебя эту малость,
Золотишко мое, неразменную эту слезу.
Ах, Господь, ах, дружок, ты, как я, неприкаянный нищий,
Даже обликом схож и давно уж по-нищему мертв
Вот и будет вдвоем веселей нам, дружкам, на кладбище,
Там, где крест от слезы от твоей, от моей ли намок.
Вот и будет вдвоем веселее поэту и Богу
Что за чудо поэт, что за чудо замызганный Бог
На кладбище в ночи обнимаются двое убогих,
Не поймешь по приметам, а кто же тут больше убог.
Шрифт
Фон