Шрифт
Фон
* * *
Слепой отец сидит во мраке
И видит только этот мрак
Его во тьме грызут собаки,
Он слышит челюсти собак.
Еще он слышит, как постыло,
Как запоздалая напасть,
Скрипят небесные стропила
Вселенский дом грозит упасть
* * *
Моление о кошках и собаках,
О маленьких изгоях бытия,
Живущих на помойках и в оврагах
И вечно неприкаянных, как я.
Моление об их голодных вздохах
О, сколько слез я пролил на веку,
А звери молча сетуют на Бога,
Они не плачут, а глядят в тоску.
Они глядят так долго, долго, долго,
Что перед ними, как бы наяву,
Рябит слеза огромная, как Волга,
Слеза Зверей И в ней они плывут.
Они плывут и обоняют запах
Недоброй тины. Круче водоверть
И столько боли в этих чутких лапах,
Что хочется потрогать ими смерть.
Потрогать так, как трогают колени,
А может и лизнуть ее тайком
В каком-то безнадежном исступленье
Горячим и шершавым языком
Слеза зверей, огромная, как Волга,
Утопит смерть. Она утопит рок.
И вот уже ни смерти и ни Бога.
Господь собака и кошачий Бог.
Кошачий Бог, играющий в величье
И трогающий лапкою судьбу
Клубочек золотого безразличья
С запутавшейся ниткою в гробу.
И Бог собачий на помойной яме.
Он так убог. Он лыс и колченог.
Но мир прощен страданьем зверя. Amen!
Все на помойной яме прощено.
1963 * * *
Я всего лишь душа, а душе быть положено нищей
И оглядываться, не бредет ли за нею костлявая тень,
И положено ей ночевать на забытом кладбище,
Паутинкою тонкою где-то висеть на кресте
Я всего лишь душа, а душа это только свобода,
Та свобода, которая бродит с дорожной клюкой и сумой
И грозит небесам императорским жезлом юрода
Почему оно, небо, как пес, увязалось за мной?..
* * *
Заплачьте и вы над моими стихами,
Я сам, сочиняя их, плакал
На тощей груди моей мамы.
Я сам, сочиняя их, плакал, как заяц
С отрубленной лапой; я плакал,
Как лев со слепыми глазами.
А видели вы, как рыдает безгласно
Сухая былинка на пыльной дороге,
Безгласно рыдает?..
Поверьте, что мне не хотелось бы плакать,
Но я подобрал их, глаза свои, в луже
В осеннюю слякоть
Мне хочется плакать.
* * *
Разыщите меня, как иголку пропавшую в сене,
Разыщите меня колосок на осенней стерне,
Разыщите меня и я вам обещаю спасенье:
Будет Богом спасен тот, кто руки протянет ко мне!..
Разыщите меня потому, что я вещее слово,
Потому, что я вечности рвущаяся строка,
И еще потому, что стезя меня мучит Христова,
Разыщите меня нищеброда, слепца, старика
Я не так уж и слеп, чтобы вас не увидеть, когда вы
Забредете в шалаш, где прикрыта дерюгою боль
И где спрячу от вас я сияние раны кровавой,
Я боюсь я боюсь, что в руках ваших ласковых соль
* * *
Нас вывозят в гробах, в колыбелях, на брачных постелях,
Нас не слышат и нашим не внемлют укорам увы
Превращаемся мы в бесконечную думу растений,
Превращаемся мы в изумрудное поле травы.
Нас вывозят и те, кто вывозят, становятся сами
Персонажами света и тени, игрой небылиц,
Отдаленных потоков простуженными голосами,
Голосами зверей, голосами встревоженных птиц.
*
Непонятно, зачем столько в каждом обличье обличий
Ну хотя бы я сам, убиенный толпою стократ,
Почему у меня голосок обозначился птичий,
Я нежданному чуду и рад и, пожалуй, не рад.
И какая я птица орел или птичка-колибри,
И зачем меня в бездну швыряет вселенская высь?..
Ах, случайная птичка, едва мы с тобой не погибли,
Мы едва не погибли, но все же однажды спаслись.
* * *
Чем трепетнее старость,
Чем осторожнее приближается она к детскому возрасту,
Тем грубее обрушиваются на нее удары судьбы
Непредвиденный удар сапогом в зад
Это не только боль, это еще и стыд,
Ибо старческий зад обладает чувствительностью
Скрипки Страдивария.
* * *
Я помню все подробности этой несостоявшейся встречи:
И то, как женщина поправляла у зеркала прическу
(Перед тем, как измять ее на подушке),
И то, как она подтянула чулки
(Перед тем, как снять юбку).
Мы сели с нею в лодку с пробитым дном
И нас затопила волна
Волна это ты, сказала она.
Волна это ты, сказал я.
И все же мы оба уцелели
И даже обменялись многозначительными улыбками,
Как два фокусника, обманувшие публику.
К тому же кое-что мы приметили друг у друга
Так девочка доверчиво показывает мальчику копилку
И он сует в нее свою монетку.
Иногда девочка помогает ему нащупать прорезь вот сюда
«Теперь это наша общая копилка».
* * *
Была ты музыкой, колеблемой слегка,
Так по воде плывет, ныряя в волны, парус,
И уходил порой твой парус в облака,
В небесной синеве сверкая и купаясь.
Была ты музыкой прибрежных влажных трав,
И вот впервые я заговорил стихами,
Когда, в кустах тебя прекрасною застав,
Боготворил весь мир прерывистым дыханьем
Вот груди, вот живот, а это вот пупок,
А это вот моя сладчайшая химера
Вокруг твоих красот клубилось столько строк,
Что даже жук жужжал гекзаметры Гомера.
* * *
Всегда между мною и женщиной возникал кто-то третий,
То ли порнографическая открытка с ее преувеличенной точностью,
То ли пасхальные ангелочки (Тоже открытка.)
Ритуал совокупления напоминал детскую игру,
Ее нежность и ярость,
Непонятно лишь было, почему в игре принимают участие
Не звонкие детские ладошки,
А нечто иное.
* * *
Этот странный любовный недуг,
Когда женщина, вовсе чужая,
Самой близкою кажется вдруг
И лицо полыхает от жара
Как же мог я ее упустить,
Как я мог прозевать это чудо?..
Но ведь вся она миг во плоти
И бог весть появилась откуда
Я не видел таких никогда,
Словно мне на ладони упала
Замечтавшаяся звезда,
Неземного осколок металла
Но она не бездушный металл,
А телесная жгучая тайна
Я ее полстолетья искал,
А другой ее любит случайно.
Шрифт
Фон