Шрифт
Фон
Менада (вакханка) так назывались женщины, принимавшие участие в шествии Диониса (Вакха) бога винограда и виноделия. Это шествие носило экстатический характер, менады одеты были в шкуры диких животных, в руках у них были палки, увитые плющом и виноградными листьями. Праздник Диониса (вакханалия) переходил в оргию, где были сняты обычные запреты.
Войско амазонок(за сценой)
Победа! Слава! Верх взяла царица.
Ахилл упал. Герой в плену у ней.
Сейчас он будет розами увенчан.
Верховная жрица(задыхаясь от радости)
Я не ослышалась?
Хвала богам!
То в самом деле крики ликованья?
Да, мать святая, это крик победы,
И звука слаще не слыхала я!
Кто новости мне принесет?
Эй, Тэрпи,
Нам расскажи, что видишь ты с холма.
О беспощадный сонм богов подземных!
Неужто правда то, что вижу я?
Уж не привиделась ли ей Медуза?
Да говори же ты!
Пентесилея,
Забыв, что рождена от человека,
Лежит меж разъяренных псов и тело
Ахилла вместе с ними в клочья рвет.
О, ужас, ужас!
Нет ему названья!
Вот и Мероя, бледная как смерть,
Спешит сюда с ключом к загадке страшной.
Явление двадцать третье
Те же. Мероя.
Мероя
Внемлите мне, о дочери Арея
B вы, святые жрицы Артемиды,
И я вас речью в камень превращу
Быстрей, чем африканская Горгона.
Скажи и не щади нас.
Вам известно,
Что та, чье имя вымолвить мне страшно
И чей рассудок юный помутило
Желание любимым обладать,
На поединок яростный с ним вышла,
Всем, что вселяет страх, вооружась.
На бой она явилась с метким луком,
Ведя с собой слонов и псов рычащих.
Сама война гражданская, когда,
Как кровью залитое привиденье,
Она, неумолимая, свои факел
В цветущие бросает города,
И та не столь дика, не столь свирепа.
Ахилл же о, глупец! послал ей вызов
Лишь для того, как уверяют в войске,
Чтоб дать ей над собой возобладать,
Затем что он как боги всемогущи!
И сам, плененный юностью ее,
Идти с ней был согласен в храм Дианы.
Друзей оставив позади, он к ней
Подходит, полный радостных предчувствий.
Она ж к нему бросается со сворой
Ужасных псов. Тогда, вооруженный
Лишь легким дротиком и то для вида,
Тревожно он поводит головой,
Бежит назад, на месте замирает
И вновь бежит, как молодой олень,
Рычанью льва в ущелье дальнем внявший.
Кричит он, задыхаясь: «Одиссей!»
С тоской глядит вокруг, зовет Тидида
И вновь к друзьям пытается бежать.
Но, всадницами от своих отрезан,
В отчаянье вздымает руки к небу
И прячется, несчастный, за сосною,
Склонившей ветви темные к земле.
Тем временем со сворой, как охотник,
Холмы и лес обшаривая взглядом,
Царица приближается к нему,
И в миг, когда он раздвигает ветви,
Чтоб пасть к ее ногам, она кричит:
«Рога оленя выдали. Попался!»
И лук свой напрягает исступленно,
Так, что концы друг друга лобызают,
И целится, и тетиву спускает,
Пелиду шею пронизав стрелой.
Тот надает. Победно воют девы,
Но жив еще несчастнейший из смертных.
Он на колени привстает с трудом,
Стрелу, хрипя, из горла извлекает,
Вновь надает, встает и хочет скрыться.
Но тут царица с воплем: «Тигр, ату!
Ату, Меламп, Леена, Гиркаон!»
Бросается к нему о Артемида!
И рвет с него, как сука, шлем гривастый,
Распихивая набежавших псов.
Они впились в него кто в грудь, кто в шею.
Он падает так, что земля дрожит,
Катается с царицей в алой луже
И, нежных щек ее касаясь, стонет:
«Пентесилея, неужели это
Тот праздник роз, что ты сулила мне?»
Она ж хотя ему вняла бы даже
В пустыне зимней рыщущая львица,
Которая от голода рычит,
С него доспехи ратные сдирает
И запускает зубы в грудь ему,
С неистовыми псами состязаясь:
На нем повисли справа Сфинкс и Окс,
Царица слева. Кровь у ней струилась
И с рук и с губ, когда я подошла.
Горгона мифологическое чудовище, обращавшее своим взглядом в камень всякого, кто решался на нее поднять глаза. (Одной из трех Горгон была Медуза). В мифологическом словаре Гедериха, которым пользовался Клейст, сказано, что Горгоны жили в Африке и враждовали с африканскими амазонками.
Полная ужаса пауза.
Вот, женщины, и все. Рассказ мой кончен.
Что ж вы молчите? Дайте знак, что живы.
Первая жрица(рыдая на груди второй)
Ох, Гермия, я не видала девы
Умней, прекрасней, чище и достойней!
А как она плясала! Пела как!
Как ловко управлялась с рукодельем!
Хоть во дворце она и родилась,
Но от Горгоны, а не от Отреры,
Нет, родилась она от соловьев,
Влиз храма Артемиды вьющих гнезда,
И, как они, жила в ветвях дубов,
И заливалась, пела, щебетала,
И тихими ночами путник слушал,
И грудь его преисполнялась чувств.
Она не раздавила б и червя,
Который ползал под ее ногою;
Она, из лука вепря поразив,
Пред ним бы опустилась на колени
И вырвала б стрелу из раны, словно
Предсмертным взором зверь ее смягчил.
Мероя
И вот она стоит оцепенело
Над мертвецом, чью кровь собаки лижут.
Свой лук победный за плечи забросив,
Взор в бесконечность, словно в чистый лист,
Она вперила и молчит упорно.
Страх волосы нам вздыбил. Мы кричим ей:
«Что сделала ты с ним?» Она молчит.
«Узнала нас?» Молчит. «Пойдешь ли с нами?»
Молчит. И ужас к вам меня погнал.
Шрифт
Фон