Мне все ясно, господин Грюне. Благодарю за приглашение. До встречи в среду в десять ноль-ноль.
До свидания, господин Реннтир.
Повесив трубку, Реннтир из учительской направился в кабинет директора школы.
Сухопарый долговязый Зальцман, директор обершуле в Рансдорфе, сидел в своем кабинете на втором этаже. Реннтир застал его за чтением какого-то журнала. Увидев вошедшего, Зальцман явно смутился и излишне поспешно отложил журнал в сторону, за стопку книг. Однако Реннтир успел заметить, что это был номер «Национ Ойропа».
«И этот тоже просвещается!» неизвестно почему с раздражением подумал Реннтир.
Господин директор, я обязан доложить вам о том, что меня вызывает к себе инспектор министерства по делам культов господин Грюне. Я должен быть у него в среду в десять ноль-ноль. Необходимо ваше распоряжение о замене моего урока по истории в восьмом классе.
Да, да, конечно, коллега Реннтир. Непременно заменим ваш урок. Вы не беспокойтесь ни о чем. Я надеюсь, что у вас не будет никаких неприятностей
Неприятностей? Мне нечего беспокоиться, господин директор. Я чист перед своей совестью и перед нашим отечеством. Пусть беспокоятся те, кому нечего сказать в защиту нашего народа, преданного красными и нашими союзниками.
Но зачем же так, коллега Реннтир! Вас никто ни в чем не может упрекнуть. Но вы слишком категоричны в некоторых своих суждениях. Я бы просил вас
«Старая тряпка», поморщился Реннтир. Он недолюбливал директора школы. Они были знакомы уже много лет; кажется, чуть ли не с 1939 года. Реннтиру казалось, что Зальцман нисколько не изменился за это время. Все такой же излишне вежливый и предупредительный. Он никогда не повышал голоса даже на самых отчаянных сорванцов. Его покладистость всегда возмущала Реннтира. В глубине души он считал вопиющей несправедливостью, что Зальцман, человек без твердых национальных принципов, мог стать директором школы, в которой рядовым преподавателем был Реннтир.
В период господства НСДАП Зальцман ничем не проявил себя и все это время проучительствовал в родной школе. Он был признан негодным к несению военной службы в силу плоскостопия и повреждения шейных позвонков, мешавших ему нормально вращать головой. Весной 1945 года, когда брали всех подчистую, Зальцман тоже был призван и назначен во главе команды хромых, калек и нескольких подростков. Каждый день они рыли за школьным двором окопы и строили укрытия, из которых нужно было подбивать фаустпатронами танки противника. Потом в школу прибежала запыхавшаяся мать одного из голенастых воинов из восьмого класса и сказала, что американские танки прошли на восток через соседнюю деревню. Зальцман велел осторожно сложить все фаустпатроны в погребе и открыл его, только когда пришли американские солдаты.
Поскольку Зальцман не воевал, его сразу же назначили директором школы. Реннтир любил иногда неожиданным вопросом смутить какого-нибудь молодого учителя, недавно назначенного в их школу: «Что, по вашему мнению, необходимо, чтобы стать директором школы?» И сам же отвечал недоумевавшему новичку: «Для этого необходимо, чтобы голова поворачивалась не так, как нужно».
Реннтир уже собирался покинуть кабинет директора школы, когда тот извиняющимся голосом промямлил:
Коллега Реннтир, я хотел, чтобы вы знали, они звонили мне перед вашим приходом.
Кто они?
Из министерства по делам культов. И спрашивали мое мнение о вас. Я дал самую положительную характеристику ваших качеств как преподавателя немецкого языка и истории, но я сказал, что мне ничего не известно о круге ваших интересов за пределами школы.
«Запуганный слюнтяй», с отвращением подумал Реннтир. По старой воинской привычке он подчеркнуто громко щелкнул каблуками и вышел из кабинета, не сказав ни слова.
Возле учительской стояла группа преподавателей: Завидев Реннтира,
они прекратили разговор и с любопытством смотрели на него.
«Уже знают, отметил про себя Реннтир. Наверное, эта старая карга всем растрепалась», подумал он про школьного секретаря, пятидесятилетнюю Иду Фридман, вызвавшую его к телефону.
Сзади послышались шаги догонявшего человека. Это был Даниэль Зигфрид, молодой преподаватель физкультуры.
Господин Реннтир, будьте уверены, вы не одиноки!
Испытание кровью
Сегодня довольно холодно, но у него железное правило: каждый вечер основательно проветривать комнату.
В открытое окно откуда-то снизу доносятся приглушенные звуки твиста. Знакомая мелодия разматывается, как большой клубок пряжи, брошенный под горку. «У меня музыка в крови», шепчет, почти стонет певица, и Роланд чувствует, как у него начинает поводить локти. Он любит музыку и ритм и всегда танцует с удовольствием, почти самозабвенно. Он не представляет себе одинакового рисунка танца. Каждый раз один и тот же танец он танцует по-разному. «А как же, удивляется он, когда ему об этом говорят девушки, ведь каждый раз у человека другое настроение. А танец это не только музыка, это прежде всего настроение».
Может быть, именно поэтому они познакомились с Эрикой. Это было около трех недель назад. В Мюнхене проходил традиционный фашинг. Герд Юнг, один из мюнхенских студентов, который в этом году вместе с Роландом слушал курс лекций в Гейдельбергском университете, пригласил его к себе в гости. Вдвоем на стареньком «фольксвагене», который Герд сам собрал из отдельных частей, они отправились в Мюнхен.