Ты так это называешь? Требую я, с шипением выдыхая, когда ее пальцы касаются камня на моей шее, и еще больше крови стекает по моей спине, впитываясь в воротник моей туники.
У каждого есть злая сторона, Кайра. Ты можешь думать, что все мои стороны зло, но у меня никогда не было желания причинить тебе боль.
И все же ты это сделала. Слова вырываются у меня сквозь зубы, когда я сжимаю руки в кулаки, впиваясь краями притупленных ногтей в ладони, пока они не становятся острыми, как любой меч.
Губы Офелии кривятся в сердитой гримасе. Черт бы ее побрал. Все сильнее и сильнее сжимается мое сердце. Страх. Я боялась этой женщины. Какая-то часть меня все еще боится. Однако другая часть, каким-то образом освобожденная последними несколькими месяцами, проведенными в Академии, больше нет. Я вижу ее такой, какая она есть на самом деле.
Женщина. Просто женщина.
Лишь через жестокость рождается подлинная мягкость, шепчет она, в то время как ее пальцы вдавливаются в мою шею, сжимая этот кусочек серы. Мой позвоночник горит, и кровь наполняет рот, стекая по языку и по задней стенке горла, прежде чем я понимаю, что прикусила внутреннюю сторону щеки достаточно сильно, чтобы разорвать ее.
Эти жгучие слезы возвращаются. Сам воздух в моих легких испаряется, полностью исчезая, когда я начинаю задыхаться. Мое тело сотрясается. Ноги слабеют. Боль Это больше, чем я помню. Внезапно я так остро ощущаю этот крошечный кусочек серы внутри себя, что кажется, будто он сросся с самим моим скелетом, и она вытаскивает его.
Черные точки пляшут у меня перед глазами. Сталкиваясь друг с другом, они дрожат, появляются и исчезают из поля зрения, когда дыхание, задержанное глубоко внутри меня, внезапно высвобождается с громким свистом. Внезапно я больше не могу дышать. Внезапно слабый свет бра на стенах полностью
исчезает, все, что лежит передо мной, это темнота.
Мои колени подгибаются, и это единственное, что удерживает меня от падения на пол. Мягкий шепот голоса Офелии, говорящей говорящей что она говорит? Я плохо ее слышу, так как боль подавляет другие мои чувства. Жгучая агония разливается из того места на моей шее, где медленно высвобождается сера. Рвота угрожает проложить дорожку к моему горлу. Я стискиваю зубы и сдерживаю ее ничем, кроме желания не показывать, как это чертовски больно.
После того, что кажется вечностью, голос Офелии доносится до меня снова, на середине того, что она говорила.
всегда мечтала, чтобы кто-нибудь пришёл за мной, и всегда этого боялась. У меня никогда не было дочери. И да, я понимаю, что ты не хочешь считать себя моей.
Желчь застилает мне горло. Язык распухает. Все кончено? Нет. Её пальцы всё ещё прижаты к моей шее, скользят в крови. Её становится больше она покрывает мою кожу, и влажная ткань туники липнет к верхней части спины.
Чем больше времени мы проводим на этой земле, тем больше понимаем, что мало что находится под нашим контролем, продолжает Офелия.
Мое тело слегка покачивается, и я чувствую, как с моих рук капает еще больше крови там, где ногти, наконец, прорвались сквозь кожу. Я не могу упасть в обморок здесь, говорю я себе. И все же я не совсем помню, как эта штука оказалась внутри меня с самого начала. Я знаю, что не стояла, а лежала.
Покой не для таких, как ты, Кайра. Кэдмон знает это. Я знаю это. С тем, что ты можешь сделать, с той рукой, которую тебе протянул мир, ты всегда должна делать больше, чем просто убегать от ответственности.
Ответственности? Желание повернуться и влепить ей пощечину нарастает подобно приливной волне. К сожалению, даже когда желание набухает, оно разбивается о скалы, которые не дают ему нанести какой-либо ущерб, и я остаюсь там, где я есть. Зрение все темнеет, мое тело полностью выпрямляется, когда боль пронзает меня насквозь.
Как будто она наконец к счастью почувствовала мои судорожные мучения Офелия становится осторожнее: её пальцы нежно скользят к шее, ноготь поддевает камень, и, наконец, эта проклятая штука выходит. Все её попытки подковырнуть, расшатать окупаются. Камень выскальзывает из моей кожи, и почти сразу следом приходит тепло разливается от раны на шее по всему телу, растекаясь по конечностям.
Изображение комнаты снова оживает, и я снова могу видеть по-настоящему видеть. Я моргаю и хмурюсь. На самом деле, мое зрение намного лучше, чем когда-либо. Отслаивающиеся обои, которые когда-то были плоским гротескным рисунком, превращаются в тысячи крошечных волокон, вплетенных друг в друга и растянутых в материал, покрывающий стену. Я могу точно определить каждую отдельную трещину и древесину за ней, покрытую глубокими бороздками.
Медленно, сбитая с толку странными ощущениями, пронизывающими меня, и осознавая, что моя собственная кожа срастается и заживает гораздо быстрее, чем когда-либо прежде, я поворачиваюсь лицом к женщине за моей спиной. Ее пальцы покрыты кровью, но она не двигается, чтобы вытереть их.
Если раньше я этого не замечала, то теперь я вижу мягкие следы макияжа на ее коже покрывающие как я понимаю, больше морщин. Гораздо больше, чем я когда-либо замечала раньше. Пудра нанесена легким слоем, но все еще присутствует, и она больше не маскирует тени под глазами Офелии или ее запавшие глазницы. Ее губы, когда-то полные, теперь, как я понимаю, сухие и потрескавшиеся под слоем какой-то глянцевой помады.