С течением времени, когда мы начали привыкать к этому миру, мы поняли, что в этой земле нет магии. В ней была жизнь, но люди, что населяли её, даже не представляли, как можно управлять стихиями или чем-то подобным. Первые, кто столкнулись с нами, нарекли нас Богами. И спустя какое-то время мы не нашли причин доказывать им обратное.
Что изменилось? Я спрашиваю.
Если Боги, я колеблюсь на слове, но поскольку у меня нет для них другого названия, я просто останавливаюсь на том, что знаю, приспособились к этому миру, что изменилось? Что значит зашли слишком далеко?
Кэдмон закрывает глаза и качает головой, словно избавляясь от воспоминаний, которыми он поделился с нами. Когда они снова открываются и останавливаются на мне, они затуманены. Я подавляю растущее во мне сочувствие. Лжецы и обманщики не заслуживают моего сочувствия. Внезапное напоминание о том, что я тоже являюсь и тем, и другим, пронзает меня насквозь, но я игнорирую это.
Нашему народу никогда не суждено было быть бессмертными, признает он. Да, мы долгожители. Нам сотни лет, но мы не неуязвимы. И именно поэтому именно потому, что мы стали Богами для народа Анатоля, Трифон боялся, что случится, если они узнают, что мы можем умиреть естественной смертью. Поэтому он Кэдмон с трудом сглатывает и опускает взгляд на стол перед собой. Есть способ для нас для тех, кто пришёл из другого мира продлить жизнь. Остаться молодыми.
Меня окатывает ледяная волна. Ощутимая и знакомая. Страх. К моему крайнему удивлению, Кайра наклоняется вперед, как будто не чувствует этого. Как? спрашивает она. Что они делают, чтобы продлить свою жизнь?
Голос Кэдмона понижается, и комната наполняется таким сильным напряжением, что оно обвивает мое горло уродливыми щупальцами, выдавливая воздух из легких. Я жду, мой пристальный взгляд впивается в существо передо мной человека, которому я когда-то доверял больше, чем любому другому Богу. Нет, ложному Богу.
Магия, отвечает Кэдмон так тихо, что мне приходится напрячь слух, чтобы расслышать его отчетливо, несмотря на комок воздуха в горле. Божественностью, какой вы все ее знаете.
Это мне ни о чем не говорит, огрызается Кайра, ее голос почти хрипит от разочарования.
Лицо Кэдмона напрягается, его брови сходятся вместе, а губы изгибаются, образуя морщинки в обоих уголках. Он открывает рот, а затем снова закрывает его, стискивая челюсти. Я внимательно наблюдаю за ним, сбитый с толку тем, что вижу. Как будто какой-то обет молчания удерживает его от раскрытия слишком многого, независимо от того, как сильно он хочет говорить.
С долгим выдохом Кэдмон разжимает челюсть, а затем поднимает взгляд сначала на нее, а затем на меня, где он задерживает его. Его неподвижность неестественна. Настораживает. Трифон отказывается терять еще кого-либо из своего народа. Решения, которые он принял, чтобы защитить Высших Богов и Совет Богов, аморальны. Они жестоки и они неправильны.
Когда Кэдмон закрывает глаза после этого заявления, он выглядит на годы десятилетия старше, чем когда-либо раньше. Он снова открывает их и переводит взгляд на Кайру. Священное табу было нарушено нами Богами, какими вы нас знаете, и давно прошло время, чтобы это прекратить. Во-первых, это никогда не должно было начинаться. Тени пляшут под глазами Бога Пророчеств. Они шепчут об ужасах, смерти и резне. Тем не менее, он не говорит нам, что именно они делают или какое табу они нарушили.
Что вы такого сделали? Я уверен, что вопрос Кайры перекликается со всеми нашими мыслями.
Тишина ее единственный ответ.
Она вполголоса чертыхается, а затем бросает свирепый взгляд на мужчину. Как мы сможем что-то сделать, если ты не скажешь нам?
Даже если я скажу, то что произошло, не должно было происходить, говорит Кэдмон, поднося руку ко лбу, как будто у него болят виски. Его пальцы дрожат от усилия. У меня внутри поднимается тошнотворное предчувствие. Ты будешь той, кто остановит это.
У меня кружится голова от того, что он уже сказал, и когда Кайра снова чертыхается, в ее голосе слышится сердитая волна раздражения и, да, немного страха, я обдумываю вопросы, которые пронизывают мой разум. Боги это не Боги? Их бессмертие это фасад? Означает ли это, что мы, как их дети, ничем не отличаемся? Нет, возможно, они все еще Боги в конце концов, это определение иконы, которой поклоняются, и в этом мире они именно такими и являются. Они могут называть себя как угодно, но в этом мире, где мы все родились, они жестокие Божественные Существа, которые правили веками.
Напряжение нарастает, когда Кэдмон медленно опускает руку и его взгляд снова встречается с моим, поверх плеча Кайры. У меня не хватает слов. Мой разум освобождается от всех мыслей. Мои мышцы расслабляются, и мне приходится протянуть руку, положив ее на спинку кресла Кайры, когда я с пониманием встречаю его взгляд.
Я прав. Не знаю, откуда я это знаю, но это так. Дело не в том, что Кэдмон не хочет говорить правду, а в том, что он не может. Священное Царство Богов. Что это за табу?
Каким образом, наконец спрашивает Кайра, я являюсь спасением?