ПРИЛОЖЕНИЕ К КАЛЕНДАРЮ
ЧТО ПИШУТ И ГОВОРЯТ О ВОЙНАХ?
Но говорят шепотом, потому что администратор Зингер тут же подходит и прислушивается.
Немцы подвезли чудо-оружие Фау-вау, приподнятым тоном объясняет Зингер. Скоро пустят его в ход, и тогда ах, цах, цах, цах!
Сашок, рабочий сцены, дивится и вертит головой.
Почему же под Зилупе его в ход не пустили? спрашивает пожарный, старина Анскин. Пятнадцатой дивизии крышка.
Враки, враки! Ты, старик, не слушай всякие глупости! Немцы теперь заманивают, заманивают, пусть русский подойдет поближе, а потом сразу ах, цах, цах, трах! Понял?
Рабочие мотают головой. Это, наверное, значит, что они поняли.
В очередной раз администратор дружески разъяснил постановочному цеху международное положение и открыл секреты вермахта. Объясняется это тем, что Зингер и сам выходец из низшего сословия: в первый год советской власти работал помощником бутафора, потом билетным контролером.
Когда Зингер уходит, Анскин хлопает по плечу однорукого помощника режиссера, принятого на работу только сегодня утром:
Не смейся, Меднис! Мы еще поживем. Я это чудо-оружие знаю. Чудо самое обыкновенное. Гардинная штанга, к которой белый флажок привязан.
Чтобы пояснить свои слова, Анскин начинает напевать странным гундосым голосом:
Сведения получены из достоверных источников. От РКПО, таинственно подмигивая, шепчет Анскин.
По правде говоря, рабочие давно уже знали о положении, в котором оказались немцы на восточном фронте. Все чаще шли толки о дезертирах, о взрывах на железной дороге тут же под Ригой. Музыканты тайком слушали московское радио. Правда, приемники месяц назад всем работникам надо было сдать под расписку в полицейский участок. Но барабанщик театра, старый Марч, успел спрятать свой радиоаппарат в раздевалке для музыкантов, под возвышением в полу. В дни спектаклей, когда ни у кого не возникало ни малейших подозрений, оркестранты благодаря своему музыкальному слуху назло чудовищному реву и завыванию глушителей, слушали голос Москвы: уж что-что, а голос правды мог услышать каждый. Кроме господина Зингера, весь день напролет ходившего по цехам вверх и вниз.
После просмотра сценического монтажа он пригласил нового помощника режиссера в свой кабинет.
Как дела, господин Меднис?
отечески поинтересовался администратор. Есть вопросы? Быть может, жалобы? Вы же сами видите, цех у нас плачевный, одни калеки.
Взглянув на пустой рукав Гунтара, он быстро добавил:
Что касается вас, тут дело другое. Железный крест за геройство и так далее. Вы пожертвовали родине самое лучшее, то есть я хотел сказать все лучшее. Руку, слава те господи! Левая ведь осталась. Театр может гордиться, что помощником режиссера работает герой отечества и ветеран войны, нам с вами следует сотрудничать.
За дверью раздался смех. Кто-то пел:
Что это за мотив?
Это песня Хорста Весселя, усмехаясь, говорит Гунтар. Разве вы не узнали? Ай-яй-яй, господин Зингер, песню Хорста Весселя не узнали!
Господин Зингер немузыкален и поэтому теряется.
Нет, нет я ее сразу узнал, но мне казалось, что песня Хорста Весселя чем-то похожа на «Лес зеленый».
Какой еще «Лес зеленый»? помощник режиссера хмурит лоб. Что? Быть может, вы имеете в виду зеленый Сецеский лес, где этот красный партизан Варкалис на прошлой неделе уничтожил батальон СС?
Теперь господин Зингер смущен и испуган еще больше.
Нет, нет помилуйте, я ни о чем подобном не думал.
Он спешит в театральное управление к Герхарду Натеру. Будет рад сотрудничать и так далее.
Бедняга Зингер! В театре поговаривают, что некое известное учреждение за оказываемые ему услуги не выдает больше сахар и конфеты Гегингера. Отсюда и пугливость.
ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 1944 ГОДА
ИЗ-ЗА ЧЕГО СЕМЬЕ АДВОКАТА ФРЕЙМУТА НЕ УДАЛОСЬ ПОУЖИНАТЬ?
Из Екабмиеста они выехали точно по расписанию. Но как только добрались до густых и темных Тауркалнских лесов, так тут же поезд был остановлен. Состав окружили бородатые люди в зеленых ватниках и велели пассажирам выйти из вагонов. Локомотив уперся в положенное поперек рельсов бревно. Дядя Фриц и тетя Элла вышли и подняли руки вверх, так, как они видели это в кино. Зеленые хохотали поступайте как знаете, мы ищем только двоих: елгавского полицейского надзирателя и виеситского трудового инспектора. Их они скоро нашли и увели, а остальным велели вернуться в вагоны и ехать дальше. Три товарных вагона в конце поезда, в которых партизаны обнаружили сахар, сало и ржаную муку, велено было отцепить и оставить на рельсах.
Элла уже собиралась лезть в вагон, когда к дяде Фрицу подошел командир зеленых заросший бородой, коренастый мужчина, отозвал его в сторону и сказал:
Фриц! Если ты еще когда-нибудь там, в Клауцанах, будешь для оккупантов мясо коптить, то не миновать тебе петли. В последний раз предупреждаю!