Тогда это было в моде.
Да, я смотрю, что со мною делают.
Да зачем же вы это позволяете все с собою делать?
Ну как быть!.. отвечал он, видите, я не умею по-русски говорить и я должен всем подчиниться. Я это так себе положил; но зато потом
Что же будет потом?
Я буду всё подчинять.
Вот как!
О да; непременно!
Но как вы могли пуститься в такой путь, не зная языка?
О, это было необходимо нужно; у нас было такое условие, чтобы я ехал не останавливаясь, и я еду не останавливаясь. Я такой человек, который всегда точно исполняет то, что он обещал, отвечал незнакомец и при этом лицо его, которого я до сих пор себе не определил, вдруг приняло «веселое и твердое выражение».
«Боже, что за чудак!» думаю себе и говорю: Но вы извините меня, пожалуйста, разве этак ехать, как вы едете, значит «ехать не останавливаясь»?
А как же? я все еду, все еду; как только мне скажут «можно», я сейчас еду и для этого, вы видите, я даже не раздеваюсь. О, я очень давно, очень давно не раздеваюсь.
«Чист же, я думаю, ты, должно быть, мой голубчик!» И говорю ему:
Извините, мне странно, как вы собою распорядились.
А что?
Да вам бы лучше поискать в Москве русского попутчика, с которым бы вы ехали гораздо скорее и спокойнее.
Для этого надо было останавливаться.
Но вы очень скоро наверстали бы эту остановку.
Я решил и дал слово не останавливаться.
Но ведь вы, по вашим же словам, на всякой станции останавливаетесь.
О да, но это не по моей воле.
Согласен, но зачем же это и как вы это можете выносить?
О, я все могу выносить, потому что у меня железная воля!
Боже мой! воскликнул я, у вас железная воля?
Да, у меня железная воля; и у моего отца, и у моего деда была железная воля, и у меня тоже железная воля.
Железная воля!.. вы, верно, из Доберана, что в Мекленбурге?
Он удивился и отвечал:
Да, я из Доберана.
И едете на заводы в Р.?
Да, я еду туда.
Вас зовут Гуго Пекторалис?
О да, да! я инженер Гуго Пекторалис, но как вы это узнали?
Я не вытерпел более, вскочил с места, обнял Пекторалиса, как будто старого друга, и повлек его к самовару, за которым обогрел его пуншем и рассказал, что узнал его по его железной воле.
Вот как! воскликнул он, придя в неописанный восторг, и, подняв руки кверху, проговорил: О мой отец, о мой гроссфатер! слышите ли вы это и довольны ли вашим Гуго?
Они непременно должны быть вами довольны, отвечал я, но вы садитесь-ка скорее к столу и отогревайтесь чаем. Вы, я думаю, черт знает как назяблись!
Да, я зяб; здесь холодно; о, как холодно! Я это все записал.
У вас и платье совсем не такое, как нужно: оно не греет.
Это правда: оно даже совсем не греет, вот только и греют, что одни чулки; но у меня железная воля, и вы видите, как хорошо иметь железную волю.
Нет, говорю, не вижу.
Как же не видите: я известен прежде, чем я приехал; я сдержал свое слово и жив, я могу умереть с полным к себе уважением, без всякой слабости.
Но позвольте узнать, кому вы это дали такое слово, о котором говорите?
Он широко отмахнул правою рукою с вытянутым пальцем и, медленно наводя его
на свою грудь, отвечал:
Себе.
Себе! Но ведь позвольте мне вам заметить: это почти упрямство.
О нет, не упрямство.
Обещания даются по соображениям и исполняются по обстоятельствам.
Немец сделал полупрезрительную гримасу и отвечал, что он не признает такого правила; что у него все, что он раз себе сказал, должно быть сделано; что этим только и приобретается настоящая железная воля.
Быть господином себе и тогда стать господином для других вот что должно, чего я хочу и что я буду преследовать.
«Ну, думаю, ты, брат, кажется, приехал сюда нас удивлять смотри же только, сам на нас не удивись!»
V
Я очень им был доволен и за себя и за всех обитателей нашей колонии, которым я рассчитывал привезти немалую потеху в лице этого оригинала, уже заранее изловчавшегося произвести в России большие захваты при содействии своей железной воли.
Что он нахватает вы это увидите из развития нашей истории, а теперь идем по порядку.
Во-первых, этот Пекторалис оказался очень хорошим, конечно, не гениальным, но опытным, сведущим и искусным инженером. Благодаря его твердости и настойчивости дело, для которого он приехал, пошло превосходно, несмотря на многие неожиданные препятствия. Машины, для установки которых он приехал, оказались изготовленными во многих частях весьма неточно и не из доброкачественного материала. Списываться об этом и требовать новых частей было некогда, потому что заводы ждали перемола хлеба, и Пекторалис много вещей сделал сам. Детали эти с грехом пополам отливали на ничтожном, плохоньком чугунном заводишке в городе у некоего ленивейшего мещанина, по прозванию Сафроныча, а Пекторалис отделывал их, работая сам на самоточке. Уладить все это возможно было действительно только при содействии железной воли. Услуги Пекторалиса были замечены и вознаграждены прибавкою ему жалованья, которое у него поднялось теперь до полуторы тысячи рублей в год.
Когда я объявил ему об этой прибавке, он поблагодарил за нее с достоинством и сейчас же присел к столу и начал что-то высчитывать, а потом уставил глаза в потолок и проговорил: