Сколь набрал?
Два рупь пятнадцать.
Не украл?
Ни-ни Татарчонок тряхнул бритой головой.
Поставь клетку, давай!
Дяденька забрал деньги, а клетку велел Мурехмету унести на чердак.
Мишутка, тряси карман! Дяденька криво улыбнулся маленькому белобрысому мальчонке с сонными подслеповатыми глазами.
Сорок пять, пролепетал Мишутка.
Спал? На какой улице он был? Дяденька поднялся и взял Мишутку за вихор.
На Георгиевской.
Проучить его, дать ему сорок пять. Васька, Колька, взять его!
У Мишутки забрали клетку и унесли. Самого его подхватили под руки Васька и Колька.
Где, Ефим Спиридоныч? спросили они.
В закуте, сорок пять ему, не сбавлять!
Мишутку вывели в сени. Было слышно, как возились там, прорывался слезный крик и торопливый лепет:
Больше не буду, никогда не буду спать
Мишутка страдал болезненной сонливостью, он не выносил городского шума, сутолоки и пыли и обыкновенно уходил за город в луга, там прятал клетку в укромный уголок, а сам ложился на траву и начинал думать о деревне, из которой он попал в город. В думах незаметно засыпал и во сне грезил о речке, где по омутам много жирных карасей; о широких полях; о лесе, где по утрам распевают соловьи. Мишутка зарабатывал меньше всех, и его за это чаще всех били. Он обещался не спать, но, уходя на работу, забывал свои обещания и убегал в луга.
Отчиталось еще несколько птичников. У них сошло гладко. Одного даже похвалил дяденька:
Молодец, стерва!..
А потом крикнул:
Ханжа, подавай клетку! Сколь?
Огненно-рыжий Ханжа подмигнул дяденьке и ответил:
Все.
Сколь, тебя спрашивают? Ефим Спиридоныч топнул ногой.
Два десять. Ханжа бросил на стол смятые бумажки. Он был самым старшим и ловким из птичников, дяденьку ненавидел и всегда ехидно морщил перед ним свое широкое рябое лицо.
Дяденька пересчитал билеты и вышел.
Полтину утаил, бросил ребятам Ханжа, не дурак я работать за одни помои.
Бить будут.
Ладно, полтина дороже кожи. Ханжа презрительно сплюнул.
Вернулся дяденька и с ним парнишки, что увели Мишутку.
Куда дел полтину, сукин сын? Старик схватил Ханжу за горло. Пропил, стерва, горло перехвачу!
Съел достань вынь из брюха хрипел Ханжа и отбивался.
Васька, Колька, взять его! закричал старик.
Ребята схватили Ханжу сзади. Он успел дать им в зубы, а дяденьке ногой в брюхо и упал. С него сняли штаны, связали ему ноги, и по голому телу долго били ремнями. Дяденька помогал сам. Спина у Ханжи почернела и вспухла.
Иди, пес. Лишить его гривенника! велел дяденька.
Ханжа встал и крикнул дяденьке:
Красным донесу, узнаешь! и вышел на улицу.
Борька Кулик шепнул Яшке:
Смелей, не трусь, и подвел его к дяденьке. Новичок, сказал он, хочет работать с птичкой.
Дяденька взял Яшку за плечо и начал допрос:
Семья есть?
Мать выгнала! бойко отвечал Яшка. Сказала: корми сам себя.
Красть будешь?
А ты лови!
Дяденьке понравился ответ, и он расхохотался.
Город знаешь?
Здесь вырос, не одну кожу на ногах сносил.
Дать ему клетку!.. К Ваське пойдешь.
Васька потянул Яшку за рукав и сказал:
У меня, значит, в подчинении будешь. Клетку получишь, жратву завтра, и чтобы работать, а то!.. Васька показал кулак. Зовут как?
Яшкой.
Прозванье есть? Прозвище какое?
Окурок, придумал Яшка кличку для себя.
Лафа. Я отберу попугая у Ханжи и дам тебе, а Ханже старого, ощипанного, дохлого, пусть-ка походит.
Ефим Спиридоныч, гражданин города Казани из Суконной слободы, имел у себя на службе всегда 1015 подростков. Каждому из них он давал птичку-счастье, ежедневную пищу из тухлого мяса и черного хлеба и помещение для спанья.
За все эти блага подростки ходили с птичкой-счастьем с утра до вечера, во все дни и во всякую погоду. Заработок весь они сдавали Ефиму Спиридонычу. Еще полагалось им получать по десять копеек в неделю на всякие расходы по платью и обуви. Но часто Ефим Спиридоныч лишал их десятикопеечной платы в наказание по разным случаям.
Служили еще у Ефима Спиридоныча Васька и Колька, помогали вести дело. У каждого было в подчинении пять-шесть птичников. Они им указывали улицы, где работать, следили, чтобы птичники не спали на работе и не убегали. Случалось, что птичники убегали, уносили с собой птичку-счастье и начинали работать под своей «фирмой». Но их рано или поздно ловили Васька и Колька, приводили к дяденьке и здесь наказывали. И никому до сих пор не удалось ускользнуть от дяденьки и его слуг.
Птичники собрались в своей норе (комната, где производилась сдача заработка, была их жильем). Слабая угольная лампочка полуосвещала серый каменный ящик, голубоватыми пятнами глядели два оконца под потолком.
Принесли ужин таз с вонючим супом и по кусочку черного хлеба. Таз поставили на деревянный чурбан.
Птичники ели, стоя вокруг чурбана на коленках.
Дверь часто открывалась и закрывалась; в нее заглядывали то Васька, то Колька.
Шпионит.
Сейчас фискалить пойдет!
Костью в морду ему!
Проглотит!
Давно ли нашим братом был, а поманил Ефим Спиридоныч, сразу свиньей стал.
Хорошо жить захочешь, всем сделаешься, переговаривались птичники.
Вошел Ханжа и стал в круг.
Больно отлупили? спросил его Кулик.