Одной из основных составляющих борьбы с добровольным переходом к противнику стала разъяснительная работа среди нижних чинов, освещающая «всю позорность подобных сдач и вред, наносимый родине» . Командующие армиями издавали «многочисленные приказы, в которых говорилось, что все добровольно сдавшиеся в плен по окончании войны будут преданы суду как безбожные изменники, позорные сыны России, которых во славу родины надлежит уничтожить» . Особое внимание уделялось знакомству нижних чинов с соответствующими статьями военно-уголовных законов, карающими за сдачу. Армейское руководство настаивало на необходимости немедленного расследования по каждому случаю попадания в плен для осуждения виновных по окончании войны или возвращении на родину. Результаты должны были оглашаться в войсках, чтобы продемонстрировать оставшимся неотвратимость наказания за предательство .
В среде государственных чиновников родилась инициатива направить на фронт группу вернувшихся из плена инвалидов для представления перед нижними чинами истинной картины жизни в лагерях, что, по мнению организаторов, пресекло бы всякое желание переходить к противнику. Военное командование в целом одобрило идею агитационной кампании, но отметило, что при подборе кандидатов «необходима известная осторожность, дабы в армию не могли проникнуть элементы, зараженные пропагандой или хотя бы склонные к критике государственного порядка» .
Особые мероприятия по предотвращению добровольной сдачи предполагались по отношению к отдельным национальностям, заподозренным в природной неразвитости чувства долга. В первых рядах сдающихся, по мнению командования, были внутренние враги евреи и немцы-колонисты, которые, якобы, охотно шли на сотрудничество с врагом, обучали его обращению с русским оружием и занимали административные посты в комендатурах лагерей. Потенциальными предателями, готовыми перейти линию фронта и выдать военные секреты противнику, были признаны поляки западных районов, оккупированных немецкой армией. В качестве предупредительной меры рассматривалась возможность перевода нижних чинов этой национальности в глубокий тыл и привлечения их к принудительным работам. Однако сами представители ГУ ГШ осознавали, что этот акт может быть расценен как несправедливость по отношению к призывникам из других губерний. Новым вариантом решения проблемы, по предложению командующего фронта Н.В. Рузского,
в специальных ведомствах . Все это вызывало значительные задержки оправлений, которые для военнопленных являлись вопросами физического и морального выживания. Несмотря на уверения цензоров, что письма из лагерей «в полном смысле слова однообразные и не представляют по своему содержанию интереса» , нормативы перлюстрации не смягчались. Нередко излишнее рвение местных чиновников в выполнении распоряжений центра приводило к возникновению дополнительных барьеров между военнопленными и родиной. Так, военный цензор г. Троицка вымарывал в письмах сообщения об убитых родственниках и знакомых, хотя цензуре подлежали лишь сведения, указывающие на общую потерю в войсках .
Военное командование пыталось установить наблюдение и контроль над поведением пленных в лагерях, чтобы собрать сведения для организации суда после их возвращения. Наряду с выдачей военных секретов особо рьяно фиксировались сведения о предательском поведении евреев и высказываниях политического характера, так как близость лагерей к находившимся в Швейцарии политическим эмигрантам вызывала у властей подозрения в революционном настрое пленных и их возможном участии в организации восстания в России после войны .
Пристальное внимание высших военных органов привлекали пленные, которым удалось бежать из лагерей противника и перейти линию фронта. Активное участие в их судьбе объяснялось противоположными мотивами: с одной стороны, они рассматривались как носители сведений о враге и настроениях миллионной массы пленных, а также в качестве возможного средства внутренней пропаганды; с другой воспринимались как потенциальные германские агенты. Эта двойственность определила неоднозначную систему мероприятий по отношению к данной категории. Положение о солдатах, бежавших из плена, предполагало предварительную проверку причин сдачи путем опроса самого бежавшего и командира его части. Только после формального снятия подозрений в измене вернувшемуся могло быть выплачено жалование и единовременное пособие в размере 25 рублей. Многие награждались за побег Георгиевским крестом и представлялись общественности как образец геройского поведения, которому должны следовать все солдаты и офицеры, попавшие в плен.