Агнесс, видя мои мытарства, сначала переживала, но потом собралась и решительно взяла на себя все сборы, упаковку вещей и организацию нашего маленького «табора».
Ничего, Женя, сказала она мне вечером, когда я вернулся после очередного бесплодного визита к какому-то тыловому полковнику. Не в первый раз. Главное, мы вместе. Я поеду с тобой, куда бы ты ни отправился.
Я обнял ее. Ее решимость придавала сил. Но и тревога не отпускала.
Заглянул Тройер, как всегда невозмутимый и загадочный. Он уже был в курсе всех событий.
Ваше сиятельство, тихо, почти на ухо произнес он в кабинете. Трюк с фальшивой «Желтороссией» для француза, похоже, сработал. По городу уже ползут слухи о «секретных планах Петербурга», Буше носится как угорелый, что-то вынюхивает. Алексеев вне себя, говорят.
Рад это слышать, буркнул я. Хоть какая-то польза. Вы как, с нами? Или
Тройер покачал головой.
Пока останусь здесь. Нужно проследить за развитием событий после вашего отъезда. Догоню в Мукдене.
Я уже собирался подняться в вагон, когда Жиган тронул меня за рукав. Лицо у него было серьезным, даже мрачным.
Ваше
сиятельство Тут такое дело Мои люди шепнули Этот самый Прохоров, конкурент мой и тот полковник интендантский, Рымский они не просто подряды в Мукдене держат. Они там целую сеть по хищению казенного имущества наладили. Медикаменты, продовольствие, обмундирование все идет налево, на продажу китайцам или даже он понизил голос, говорят, и японцам через посредников уходит. И они знают, что вы меня вытащили. Знают, что вы едете в Мукден госпиталь открывать. И им это очень не нравится. Очень.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
Они будут ждать вас там, князь. Не сомневайтесь. И встретят не с хлебом-солью. Там фронт рядом, и человеческая жизнь стоит совсем дешево.
Будем начеку, пожал плечами я.
Паровоз в голове состава дал протяжный, тоскливый гудок. Вагоны дернулись, заскрежетали буфера. Наш эшелон медленно тронулся на юг, унося нас из Харбина навстречу Мукдену, навстречу войне, навстречу новым врагам, которые уже ждали нас там.
Глава 2
Проникшее въ газеты извѣстіе о сформированіи отряда горцевъ для партизанской войны на театрѣ военныхъ дѣйствій, получило осуществленіе: на дняхъ, по словамъ газетъ, изъ Петербурга выѣхали полковникъ л.-г. коннаго полка князь Ханъ-Нахичаванскій и полковникъ л.-гв. гусарскаго Ея Величества полка Плаутинъ непосредственно на Кавказъ, для сформированія бригады изъ горцевъ Кавказа. Часть расходовъ они берутъ на себя.
ЛОНДОНЪ. Газеты полны вымышленныхъ враждебныхъ Россіи извѣстій. «Daily Express» передаетъ на основаніи телеграммы изъ Чифу совершенно невѣроятное извѣстіе, что русскіе покинули Портъ-Артуръ уже 27-го февраля. Газета добавляетъ, что подобное сообщеніе уже получено изъ Токіо и Шанхая.
Наш «экспресс», как его тут же окрестил неунывающий Жиган, тащился на юг со скоростью ленивой черепахи. Состав был сборным платформы с рельсами, бревнами, какими-то ящиками под брезентом, несколько вагонов с углем и наша теплушка, сиротливо приткнувшаяся в хвосте. Паровоз был старый, чадил безбожно и на каждой горке, казалось, испускал дух, останавливаясь для долгой, мучительной передышки.
Дни сливались в однообразную череду тряски, холода и паровозных гудков. За крохотным, заиндевевшим окошком нашей теплушки тянулся унылый маньчжурский пейзаж голые, продуваемые всеми ветрами сопки, редкие рощицы кривых деревьев, замерзшие русла рек и поля, покрытые грязным, слежавшимся снегом. Но главным элементом этого пейзажа была война.
Бесконечной вереницей тянулись на юг, к Мукдену, воинские эшелоны с пехотой, набившейся в товарные вагоны так плотно, что, казалось, там нечем дышать; с артиллерией, грозно торчащей из-под чехлов; с кавалерией, где лошади беспокойно били копытами в своих стойлах. По разбитым проселочным дорогам, идущим параллельно железке, ползли обозы, тащились маршевые роты, утопая в грязи и снежной каше. А навстречу, на север, тек другой поток вереницы беженцев, опасающихся японцев.
На станциях, где мы подолгу стояли, пропуская встречные составы или ожидая заправки паровоза водой и углем, царил неописуемый хаос. Солдаты высыпали из вагонов, разминая затекшие ноги, бежали за кипятком, обменивались последними новостями и слухами. Воздух был пропитан смесью запахов махорки, дешевой водки, немытых тел, конского пота и едкого дыма солдатских кухонь. Я видел перевязочные пункты прямо на перронах, где фельдшеры и сестры милосердия, часто без элементарных условий, пытались оказать помощь больным и обмороженным. Санитарное состояние войск, даже здесь, в относительном тылу, было удручающим. Глядя на эту скученность, грязь, недостаток чистой воды, я с тоской думал о том, какой урожай соберут тиф и дизентерия еще до того, как солдаты доберутся до передовой. Единственное светлое пятно во всем этом была мысль о том, что хотя бы сифилис удалось победить за то время, что прошло с момента «изобретения» серного укола. Медикам меньше забот.
Агнесс переносила тяготы пути стоически. Она устроила в нашем утлом жилище подобие уюта: варила чай на маленькой чугунной печке, которую раздобыл Жиган, читала мне вслух или просто сидела рядом, молча давая понять, что она здесь, со мной. Иногда на станциях она помогала сестрам милосердия подавала бинты, поила раненых водой, и делала это с такой естественной грацией и состраданием, что даже самые загрубевшие солдаты смотрели на нее с благодарностью.