И всё же гдето в железном ритме стало появляться чтото отстранённое: как будто он не здесь, а на полшага в стороне, контролирует механизм, рассматривает технику. Ему становится скучно. Я поймала это краем сердца и тут же сжала его бёдрами сильнее, перевела дыхание в шёпот. Не дала этому чувству разрастись.
Ложись, сказала я тихо, и он позволил. Перекатился на спину.
Я вытянулась над ним, посадила себя на него медленно, намеренно. Приняла, как корона садится на голову: с почтением к весу. Скользнула вниз глубоко, до тепла, где уже не различить меня и его; остановилась на миг, чтобы он почувствовал, как я держу его внутри, как обхватываю, как могу «сжаться» и «раскрыться» по команде. Это мой козырь, моя сцена. Я начала двигаться не быстро, а правильно: меняла угол, рисовала тазом восьмёрки, уводила себя то вперёд, то назад; пульс совпал с его, и на миг мне показалось, что мы одно целое. Я держала ладони на его груди, чувствовала под пальцами плоть и силу; смотрела прямо в лицо и ловила взгляд, больше похожий на взгляд зрителя, чем участника. Он изучает меня. Значит ценит. Значит запоминает. Запоминай. Запоминай меня всю, я для этого сюда и пришла.
И всё равно в глубине мелькнуло то самое: ему как будто снова стало тесно в этой позе. Я улыбнулась и пошла глубже.
Хочешь подругому? спросила я одними губами, почти без звука.
Не дожидаясь ответа, поднялась на колени, повернулась боком, потом животом к спинке дивана. Оперлась ладонями, приподняла таз так, чтобы он понял, чего я прошу, что я готова. Боль тонкая и горячая лизнула нервное кольцо, попыталась стать паникой, но я была готова: дышала ровно, помнила, как отпускать, как доверить телу сделать шаг дальше. Я провела рукой по его стержню смазала слюной и теплом, которые мы уже вдвоём добыли; другой ладонью направила, помогла. Он вошёл. Тугим, тяжёлым толчком. Внутреннее кольцо сопротивлялось и от этого сопротивления понадобилось ещё. Я выдержала. Выдохнула. И тепло проросло вглубь, смешавшись с прежней сладостью. Он хрипнул первый настоящий звук, не сдержанный, не ровный. Пальцы впились в мою талию, движения стали короче, грубее, как будто в нём наконец проснулась жадность, которую я хотела вытащить.
Вот, радовалась я в этот странный, больносладкий миг. Значит, до меня ему никто так не отдавался. Значит, это мой штрих. Запомнит. Вернётся за этим. За мной.
Он работал жёстко, уверенно; я держалась то расслабляясь, то сжимаясь, ловя волны, переводя боль в жар. Кожа на ягодицах горела от его ладоней; щелчок по правой щеке короткий, как знак: «так», ещё один на левой «хорошо». У меня дрожали колени, но я стояла
опиралась, шептала «да», «ещё», «как хочешь». Он, кажется, и услышал моё «как хочешь».
Легко сдвинул меня вперёд, в один рывок вытащил себя и тут же вернул в другой вход. Я ахнула от резкой смены чувств, словно меня резко бросили в прохладу и тут же сунули обратно в кипяток. Он начал менять меня, как музыку то туда, то обратно: плоть привыкала и тут же училась заново, каждое «туда» было ударом, каждое «обратно» распусканием. Я терялась и находила себя раз, два, три; пот на висках стал солёным дождём, волосы прилипли к шее, пальцы скользнули по лакированной спинке дивана. Боже, какой он сильный. Какой требовательный. Это ведь и есть страсть: когда мужчина делает с тобой всё, что хочет, потому что ты его. Его женщина. Его выбор.
Он притянул меня за талию, развернул, уложил снова на спину будто собирался поставить последнюю точку. Вошёл одним глубоким толчком, упёрся так, что мне захотелось вцепиться в него зубами. Я обняла его ногами, не давая уйти; ладонями за плечи, чтобы чувствовать мышцы под кожей, и запела тихо, в голосе только воздух: «да да». Он ускорился, и мир стал короткой, жёсткой дробью разразраз, глубоко, в самую середину. Я услышала в своём горле незнакомый мне звук низкий, тянущийся, как струна, и удивилась, что это мой. Он сжал меня сильнее, вошёл ещё глубже и замер ровно на миг, на ту долю между «было» и «есть», где распадается привычное.
Тёплая тяжёлая волна расплескалась во мне густо, ощутимо. Я улыбнулась сквозь дыхание. Эта улыбка была не про удовольствие про победу. Он оставил это во мне. Специально. Это знак. Так делают мужчины его круга, когда выбирают. Пусть не жена сразу я знаю, как это у них бывает, но женщина в доме, своя, под крышей, с возможностью учиться, одеваться, жить Он не станет рисковать он умный, он даст и на «если надо», но я не стану. Я не стану. Я понесу. Он сам захочет. Он же он слушал меня телом. Он выбрал меня телом.
Я ещё держала его между коленей, ловила остаточные толчки, а в голове уже выстраивалась короткая жизнь впереди: комнаты с высоким потолком, женщина у зеркала это я учится правильным словам; рядом он, строгий и тёплый; иногда его жёны and so what? Я уместная, я удобная, я радость, к которой возвращаются. Я же всё показала. Я дала ему всё.
Он выскользнул, уже отстраняясь, в два шага отошёл к столу, налил воды и сделал глоток. Двигался так же спокойно, как снимал с меня платье: будто всё произошло строго по плану. Его лицо снова стало ровным нейтральным, как в зале, где люстры отражались в бокалах. Ловко застегнул верхние пуговицы сорочки, чуть поправил манжеты.