У нас есть сказание о драконице по имени Мазра аль-Ашир. Она не летала она скользила между мгновениями. Она не жгла врагов она показывала им их будущие грехи, и они сами обращались в пепел. Её боялись даже эфриты, а султаны слагали законы, чтобы никогда не говорить её имя в полнолуние.
Звучит малость приукрашено, заметил я, хотя мне нравилось.
Фарид усмехнулся, сверкнув зубами.
Может. Но когда в небе звучит звук, который не издаёт ни одна птица когда на песке находят отпечатки когтей, размером с ладью когда колдун теряет язык, только услышав дыхание из-под земли тогда даже скептик перестаёт задавать вопросы.
Он сделал паузу, глядя в сторону, где за фальшивой стеной павильона тянулся покатый склон, залитый капелью.
Но скажу тебе то, чего не рассказывают детям: драконы, если они и были, не ушли. Они просто перестали быть драконами. Они растворились в магии. Некоторые в золоте. Некоторые в гневе. Некоторые он посмотрел прямо на меня, возможно, в людях.
Сперат усмехнулся в бороду, а Катамир вдруг скрипнул стилусом по пергаменту.
Я почувствовал, как у меня мурашки пробежали по позвоночнику. Это чувство не было страхом. Это было что-то более древнее. Как будто кто-то в этом мире знал, что я слушаю и ждал продолжения.
И если когда-нибудь ты найдёшь существо, которое знает тебя до рождения, зовёт тебя по имени, которое ты сам забыл, и смотрит так, будто уже видел, как ты умрёшь сказал Фарид и сделал паузу. Тогда, друг мой, поклонись. Потому что ты встретил дракона.
«Обязательно скажу Пану, что он дракон. Ему понравится» , подумал я, и уголок губ предательски дёрнулся в не до конца задавленной усмешке.
Фарид уловил этот жест. Он чувствовал собеседника, улавливал настроение, как лекарь жар под кожей, как акустик шум винта в гуле море. Но, видимо, на миг принял усмешку за насмешку и в его голосе на мгновение появилась терпкость, как в столь любимом тут старом вине. Он поднял брови и заговорил иначе. Тише. Сдержаннее. Как будто раскрывал запретное.
Но, произнёс он, словно невзначай, есть книги под замками и печатями. Их не держат в библиотеках, их держат в пещерах, скованных серебром, где каждый свиток обмотан цепью, а пергамент покрыт солью. И в этих книгах говорится: Владыки людей были с драконами. Не воевали были рядом. Жили под одним небом. Дыхание одного согревало, мудрость другого хранила.
Он провёл рукой по воздуху, как бы рисуя невидимые линии на небосводе.
Говорят, первые люди, что вышли из морей и забыли голос волн, нашли в небе хозяев и пали ниц. Но драконы не любили людей. Не из страха. Из разочарования. Люди просили, но не помнили. Брали, но без благодарности. Драконам не нужны были рабы. А люди захотели богов, которым можно давать имена.
Я чуть приподнялся на подушках. Фарид уже не говорил он повествовал. Его голос был тем масляным пламенем, от которого тени становятся длиннее.
Так началась война. Не битва в небе, нет. Это была война на смысл, на язык. Слово «дракон» в тех книгах значит «тот, кто не повторяется». А слово «человек» «тот, кто не помнит».
Он сделал глоток из
кубка, не глядя, и продолжил, понизив голос:
Люди победили. Потому что люди рождаются быстро. Потому что человек живёт мало, но убивает быстро. Потому что каждый человек новая ошибка. А дракон повторение идеала.
Они были истреблены? спросил кто-то за моей спиной. Возможно, Бруно проснулся.
Фарид покачал головой.
Нет. Их изгнали. Их дыхание было заключено в камни. Их разум рассеян в рунах. Их тела соркрыты. Но не все. Были те, кто не хотел уходить. Кто счёл поражение не концом, а началом нового пути.
Он подался вперёд, и глаза его блеснули, как жемчуг в тени.
И вот тогда те, кто ещё владел кровью неба, создали расу. Новую плоть. Новую кость. Новое войско. Не драконов но драконидов. Чуждых миру, но вписанных в него. Обитателей камня и пламени, чья сила в наследии, а воля в повиновении.
Зачем? спросил Сперат. Чтобы вернуться?
Фарид медленно кивнул:
Чтобы напомнить. Чтобы снова спросить: «Помнишь ли ты, человек, чью кровь ты предал?»
Их было мало. Они были выведены в карманных мирах, где время течёт, как песок в замершем часе. У них кожа, как бронза, кровь как пламя, вера как сталь. Но главное, у них была цель: вернуть своим создателям право на небо.
Он замолчал, и в павильоне воцарилась тишина. Даже Фарид не нарушал её только проводил пальцем по краю кубка, будто настраивая звон чаши.
А я подумал, что если в мире и правда есть существа, созданные по велению древней воли то, возможно, один уже здесь. Прячется под маской человека. Сидит и смотрит прямо на тебя, Фарид, жмурясь как сытый кот.
Спасибо, сказал я, и только потом понял, насколько серьёзно это прозвучало.
Фарид поклонился:
Это всего лишь сказка, мой господин. Но вы ведь знаете, как это бывает В каждой сказке то, что нельзя сказать иначе.
Из-за занавеси донёсся топот но не воинский, не тяжёлый. Лёгкий, но решительный. Ветер, ворвавшийся следом, донёс запах духов и вишнёвого уксуса. Кто-то отдёрнул ткань павильона и в просвете между двумя лучами солнца появилась Адель.
Её лицо было белым. Не в смысле бледности в смысле цвета. Ледяная маска, выточенная из гнева и воли. Вокруг неё вихрем шёл шлейф не из ткани, а из людей: две служанки, телохранительница в латах, пожилой писец со свитком, девица с веником лаванды. Как свита у королевы. Или у бури.