Иди помогай Киру. Некогда тут рассиживаться, - Фаба махнула на меня рукой. И по смене ее тона я поняла, что если продолжу, будет только хуже.
Мне нужна одежда. Где моя одежда? я села, давая понять, что не сделаю шага. Когда Фаба посмотрела на меня, я размотала шаль на груди и показала разорванный лиф платья.
Марика, отдай ей вещи, - крикнула хозяйка дома.
Еще чего, - огрызнулась та. И ребенок заорал снова.
«Неужели это мой сын? Но ведь он не младенец. А у меня столько молока», - подумала я.
Быстро отдай ее узел. Или будешь кормить своих выродков сама! заорала Фаба и вдруг схватилась за голову.
Давление, - не задумываясь, сказала я, но та меня даже не слышала.
«Под утро погода поменялась с морозной
на снежную, а значит, и давление, если она гипертоник, тоже пришло неожиданно. Сейчас для Фабы любой крик, как молотком по гонгу», - подумала я, продолжая сидеть, ожидая свои вещи.
Мешок вылетел из комнаты с таким размахом, что чуть не угодил на стол. Я подняла его и пошла к своей скамье. Спать на ней было неудобно. Лавка шириной сантиметров сорок, хорошо хоть стояла возле стены. Но за стеной был свинарник, и из щелей шел только холод. Ну и вонь, если лечь на правый бок.
Я вывалила все на пол. Нашлось: бывшее когда-то синим шерстяное платье со шнуровкой на груди, что-то похожее на одеяло, безрукавка, юбка и небольшая берестяная коробочка. Я открыла ее и выдохнула: там лежали толстые суровые нитки и иглы. Небольшие ножницы, деревянная расческа, в которой недоставало трети зубьев, и свернутый колечком черный, совершенно новый кожаный шнурок с узелками.
Как только на улицу ушел муж Сирены, которого хозяйка называла Барталом, я скинула с себя одежду и увидела под платьем ужасно грязную рубаху.
И что, у меня даже смены нет? не смотря ни на кого, спросила я.
Нет у тебя ничего. Нищенка, попрошайка, - Марика вышла из-за занавески в рубахе и накинутой на плечи безрукавке.
У меня есть молоко, а вот коровы я тут не видела, - сказала я так тихо, что услышать меня могла только она.
Ах ты тварь, - завизжала Марика, кидаясь в меня моими грязными вещами.
Закрой пасть или выгоню на улицу, - взявшись за виски, сказала Фаба и присела на лавку. - Отдай ей рубаху.
Мама, - снова на своих визгливых нотах заорала Марика и получила очень точный удар ковшом прямо в скулу. Завыла, убежала за свою занавеску, выкинула оттуда грязную рубаху и принялась выть. В голос ей подвывал ребенок.
Я решила больше не отсвечивать. Чужую грязь надевать хотелось еще меньше. Решила позже постирать или хоть вывесить на улицу, чтобы просвежить. А пока быстро натянула платье, пришила к зипуну оторванные веревочки, осмотрела изорванный лиф снятого платья, оторвала от него рукава и намотала на голые ноги. Потом натянула сапоги. Стало приятнее, да и болтаться перестали.
Неси солому, - услышав, что я вышла, сказал Бартал. Его я боялась тоже. Эта компания походила на семью из фильма ужасов. Каждый нес в себе какое-то сумасшествие и угрозу. И, как это обычно бывает по сценарию, самый спокойный в результате оказывался всегда самым страшным.
Глава 4
Очнулась я на своей лавке. Все сидели за столом и ели. Орал младенец на руках Марики. Видимо, он меня и разбудил.
Иди покорми его, - тихо сказала мне хозяйка дома.
Я падаю от голода. Хотите, чтобы выронила его?
Накорми его, потом поешь сама. Сколько влезет, - ответила она, теряя терпение.
Я взяла ребенка от пустой груди Марики. Та сунула ее в платье и принялась махать ложкой быстрее прежнего. Я прошла с ним в ее спальню. Когда она начала верещать, раздался рык Фабы, и все притихли.
Откуда в этом еле живом тельце берется молоко, я не понимала. Если считать, что я встала в восемь часов, то сейчас должно было быть часов одиннадцать. Меньше быть просто не могло. Зимой рассвет не начинается раньше.
Утром эти дети опустошили меня досуха, а сейчас, как только малыш принялся за грудь, из второй полилось рекой. В комнату один за другим прошла пара близнецов, залезли на кровать и принялись драться за вторую грудь. Становилось легче. Когда все трое уснули, я завязала шнуровку на платье, вынула из кармана расческу, с огромным трудом расчесала волосы. Вьющиеся, светлые, чуть ниже плеч. Завязала их полоской ткани, оторванной от тряпки, и вышла в кухню. Все пили из огромных глиняных чашек дымящийся отвар в прикуску с грязными от угля лепешками.
Я посмотрела на котелок, стоящий в центре. Фаба движением руки подвинула мне свою железную миску с ложкой. Я встала и выложила из котла деревянным половником остатки чего-то среднего между кашей и мясным рагу с овощами. Раньше я ни за что не стала бы есть из чужой миски, но не сейчас.
Незаметно отерла ложку о платье под столом и зачерпнула первую ложку. Жадно, не чувствуя ни вкуса, ни запахов, к которым нос уже привык, не испытывая отвращения и страха к этим людям. Молодой организм хотел жить, кормить ребенка и продолжать род. Только когда меня оставили мыть посуду, я поняла, что ела сваленные в кучу остатки. Была отдельно каша и отдельно рагу.
Храп начался через несколько минут после того, как все разошлись по своим углам. Я устала, но была рада, что осталась одна. Вытянула из печи большой котел, стоящий на чем-то, похожем на крышку. Благодаря этому его можно было подтянуть к себе, а не вытаскивать ухватом.