Иди, хватит сидеть, - повторила Фаба уже криком, и я осмотрелась. Старшие отпрыгнули от меня и скрылись за занавеской, чем вызвали недовольство Марики. А маленького мне просто некуда было положить. На стол или лавку я не решилась, потому что он мог повернуться и упасть, а на полу было так холодно для голого малыша
Марика, забери его. Мне некуда положить - промямлила я.
Неси, - заорала та. Ребенок взмахнул ручками и заревел от ее крика. Я принесла его в тот угол, который еще не видела. Там стояла широкая, сколоченная из кривых досок, даже не кровать, а настил. Сверху были наложены матрасы, одеяла, подушки. Их было так много, что ее тощего мужа я увидела не сразу.
Когда я подала ребёнка, она с размаху врезала мне по лицу.
Ты принесешь снега или нет? снова заорала Фаба. Мне захотелось найти тот нож, которым мне вчера угрожала ее дочь, и прирезать эту тварь. Но их было много, и меня тут же убили бы саму. Злость, кипящая внутри, напугала меня. Ведь я и правда готова была взяться за оружие.
Иду, - перемотав расхристанную грудь платком, который служил мне ночью подушкой,
я накинула свой зипун, взяла от печи ведро, почти пустое после ночи, и вышла на улицу.
Твари, какие же вы все твари. Я не знаю, где я и кто я, но. Но если я не проснусь, вам хана. Я клянусь: вам всем, за исключением детей, крышка! - шипела я, боясь закричать, поскольку меня могли услышать.
Я стояла и пинала снежный сугроб растоптанными до ужаса тонюсенькими кожаными сапогами, надетыми на голую ногу. Потом взяла снег в ладони и протерла лицо. Попыталась мокрыми руками пригладить волосы. Но то гнездо, которое там свилось, похоже, поддастся теперь только ножницам.
Сходив за угол, справила нужду, как могла, поправила одежду и набрала снега. Фаба растапливала печь. В доме было уже очень холодно. Особенно на моей лавке у входа. Ведро я поставила туда же, где оно стояло. Снег со дна рассыпался по полу. Хозяйка, завидев это, пнула по ведру с такой силой, что оно влетело в ножку лавки, вернулось к ее ногам и ударило по ним. Она заорала и, подняв деревянную бадью весом не меньше пяти килограмм, бросила ее в меня. Как я успела пригнуться, не знаю, но бадья просвистела над моей головой, сбила шторку в комнату Марики и упало прямо перед ее «ложем». Заорали дети. Кто от страха, а кто за компанию. Заорала третья баба, выскочила, чтобы понять, что произошло, и кинулась на меня. Я выбежала на улицу, пробежала по тропке вдоль дома и, увидев еще одну тропинку за угол, забежала туда. Там тоже была дверь, за которой был сеновал. В сено я и села. Слез снова не было. Как и сил. Это просто не могло быть правдой! Не могло и все!
Иди, иначе она тебя за волосы притащит и побьет вдобавок, - мужской голос, последовавший за скрипом снега под ногами, заставил затаить дыхание. Это был тощий муж Марики, которого она называла Киром.
У меня нет сил. Я хочу уйти. Скажите мне, куда идти? шепотом спросила я. За закрытой дверью было тихо. Видимо, он ушел. Понятно.
Я вышла и осмотрелась. Снег еще не валил сильно, но ветер гнал его по сугробам, заворачивая в поземку, поднимая ее в воздух. Чуть поодаль я увидела еще несколько таких же невзрачных построек, как и эта. Гористая местность, густые зеленые леса все было сейчас как в молоке. Когда вдали кто-то завыл, по моей спине побежали мурашки.
Я прошла в дом и разделась. Сложила вещи на своей лавке и подошла к Фабе. Она что-то ставила в жарко горящую печь. Рядом было тепло. От этого тепла становилось даже сносно.
За что ты меня так ненавидишь? спросила я. Та опешила, замерла, поставила в печь котелок и медленно развернулась. Во мне было столько усталости и боли, что было плевать: побьет она меня или сразу задушит.
Ты же гнилое отродье, Либи. Говорила я Жаку не брать тебя в жены, а он не послушал. И теперь, когда его нет, ты повисла на мне, - совершенно спокойным и от этого еще более страшным голосом ответила женщина.
А мой ребенок? совершенно не задумываясь, спросила я. В секунды, когда женщина с огромной выпуклой родинкой на скуле молчала, я обдумывала ее прежний ответ. У меня есть муж? Был? То есть я ее сноха?
Ты совсем рехнулась, Либи? - вышла из-за занавески старшая дочь хозяйки.
Сирена, поднимай своего Бартала. Скотина уже горло сорвала, орать за стеной. Кир поехал за дровами. Говорит, пурга начинается. Потом до леса не добраться будет. Пусть встает. Дел сегодня невпроворот, - Фаба обратилась к дочери, словно меня здесь и не было вовсе.
Так что? Мой ребенок?.. - напомнила я о себе, глядя на Фабу и надеясь, что ее настроение не переменится.
Мы же решили все. Зачем ты спрашиваешь? Женщина взяла кочергу, засунула в печь и поправила котелок и горшок, стоящие там.
Я на улице упала. Когда очнулась не могу вспомнить, - придумывала я на ходу. Вариант с тем, что я живу где-то в другом месте, отпал после того, как я увидела себя в отражении стекла с улицы. Молодая светловолосая девочка лет шестнадцати. Темноглазая, темнобровая, с потухшими глазами и пухлыми детскими губами.
Даже в этом слюдяном окне я прекрасно рассмотрела черты лица, которые утром изучила пальцами.