Ай-яй! воскликнула она, стряхивая кусачую тварь.
Хвала Хранителям, стряхнулась она легко, упала на пол и сдохла. Второй кожаный явно был больной и ненормальный он тут же принялся пожирать пиявку, а первый бил его, но вдруг бросил.
Меня зовут Тенго, сквозь слёзы сказала она, хотя уже поняла, что её не услышат и не поймут.
А потом заломило, запекло всё тело, будто Тенго попала в горячий источник, в морской вулкан, в гейзер с отравленной водой, из глаз сами по себе хлынули слёзы, и она закричала долгим, пронзительным криком.
Глава 3. Нужда в воре
Что-то скучно, братцы, тишина эта зловещая, сказал на перекуре бригадир, дядя Толик, обращая к зекам красное лицо. Давай-ка, Петрович, свою запой!
Сам он был из вольнонаёмных, хоть работал в колонии уже много лет и на мраморе, и на янтаре. Он всякий день уходил к жене через нулевую точку. Остальных работничков вохровцы сгоняли в бараки, чтобы утром снова, как скот на выпас, отправить в мраморный карьер. По субботам была баня. Шульга кашлянул, сплюнул вязкую слюну, и затянул:
Наколи мне, кольщик, ноль-портал, рядом с полевыми фазотронами! И рубильник, чтоб его включал, с переливами и перезвонами
Наколи мне домик у
Ручья, подхватил напарник Тим, с которым Шульга по очереди стоял на перфораторе, выдалбливая глыбы из глинистой породы, Пусть течёт янтарной струйкой тонкою, чтобы от него портной-судья не отгородил ксено-решёткою!
Нарисуй алеющий рассвет, кактус за колючкой электрической, строчку: «Лана, на хуй этот бред!» наколи, чтоб лазером не вычистить!
В оригинале пелось «мама», но мать Алексей по понятным причинам упразднил она была ни в чём не виновата и, как могла, в одну душу продолжала вести на свободе его собственный, порядком захиревший нелегальный бизнес по рогам и копытам. Всё, что числилось на нём самом: дом, землю, нулевую точку и мебельную фабрику отжало государство. Мать с тёщей, Златой и детьми теперь проживали на съёмной квартире, понемногу продавали и проедали янтарную его подушку пускай, родным не жалко. Но не жировали.
Если места хватит нарисуй ящик, с янтарями, солнца полными! Унесу, волки, и вот вам хуй, чтобы навсегда меня запомнили! пропел он. И сняло немного, как рукой. Гладит мама седину курчавую! Ноль коли, чтоб я забрал с собой память, от которой полегчало бы
«Не доводи, ма за пару камней раздобыв у вохровца наручный комп, писал Шульга домой. Чем я только не жил, но всегда верил ты меня ждешь. Тёще, детям и моей фригидной курице привет передавай. Да, янтаря в варенье не шли тут его хоть жопой жуй, мы подбираем, потом меняем на хлеб и табак. А вот сала с чесноком перекрути и чёрного перца не жалей. Срок, конечно, мне неслабый навесили, но я ж назло всем вернусь»
Жизнь текла размеренно: скотская работа до изнеможения, тёрки с охраной да мужиками, трижды в день баланда, на которой еле выжить впору, не то что пахать на износ. Если бы не янтари, которые доводилось выкапывать из глины, вокруг начался бы падёж двуногого скота. Не лицензированный мрамор для надгробий и унитазов, а нелегальный янтарь основным бизнесом вохровцев с кумом, как все называли начальника лагеря, и являлся. Шульга не подсчитывал чужие заработки, зачем ему, но собственное место под зарешеченным солнцем выгрыз, словно врождённый навык имел. Койку занял верхнюю к окну, кружку чая пил большую. Он добился, чтоб к нему не лезли охочие почесать кулаки да эго, докумекал, у кого из охраны что можно выменять на каменные слёзы сосен, и устроился терпимо, если не считать истории со стукачеством.
Кум его вызвал под конец рабочего дня, когда насквозь пропотевший Алексей мечтал лишь о баньке с ведром воды и кружкой. «Чего ему понадобилось? думал он, глядя на постную мину провожалы-вохровца, Снова-здарова, старая песня?»
В кабинете начальника Шульга побывал трижды, ещё в самом начале срока, когда его только перевели в заручейный лагерь после суда, и всякий раз от начальства Шульга попадал прямиком в карцер. Кум вызывал его, говорил доверительно, пел соловейком, птичкой серенькой, обещал организовать почёт и оказать всестороннюю помощь, попутно просил докладывать, кто ныкает янтарь, кто из охраны, почём и сколько принимает, не утаивают ли от него доходы. Доносить сплетни кто и что говорит, кто чем дышит, кто кому раздвигает жопу. Стучать просил.
Никогда такого не делал и начинать не собираюсь, спокойно ответил Шульга в ответ на певчие трели, и получил в грудь электрошокером.
Затем вохровцы деловито, с большим знание дела отпиздили его, а зализывать тумаки оставили в изоляторе два на два метра. Через неделю процедура повторилась снова по прежнему сценарию: пропозиция, брезгливый отказ, электрошокер, тумаки и карцер. Разрулил ситуацию, как ни странно, бригадир отбойщиков, вольнонаёмный дядя Толик. Глядя на фингалы по морде Шульги, характерные следы от шокера над воротником, он подошёл к нему в конце обеда и попросту спросил:
Начальник стучать предлагает?
Да, не стал скрывать Шульга, у которого до сих пор болел весь корпус.
Тут все стучат. А ты что?
А я сказал не буду.
А как сказал?
Да так и сказал не стучал и не планирую.