И вот теперь самое главное, говорил нам учитель Каннело. Все одиннадцать выживших полисов обладали единым программным целеобразованием. Их интеллекты были ориентированы не на ускоренное развитие, не на прибыль, не на конкурентную экономику, стремящуюся опередить всех и вся и за счёт этого получить соответствующие преференции. Нет, они были ориентированы на то, чтобы сделать человека счастливым, реализовать принцип гениального Бентама: максимальное счастье для максимального числа людей. Или, как воскликнул некий неизвестный поэт: «пусть никто не уйдёт обиженным». Это была поистине великая цель, о которой человечество грезило тысячи лет, к которой оно упорно стремилось вопреки всем трудностям и препятствиям. Цель, которую осмысливали философы. Цель, которую живописали романтически настроенные литераторы. Теперь данный принцип неуклонно претворяется в жизнь. Мы ведь не случайно назвали наш полис Аркадией. Аркадия это мир, где счастье стало нормой социального бытия. То, о чём действительно грезило человечество. Страна всеобщего счастья, которое, как мы надеемся, постепенно будет распространяться по всей земле. Поскольку более высокой цели у человечества нет
Мы слушали учителя Каннело, затаив дыхание. На его уроках всегда царила чуткая тишина, чего, признаюсь, не могли добиться другие учителя. У меня от его слов восторженно замирало сердце: мы надежда обновлённого человечества, мы творцы нового мира, устремлённого к сияющим горизонтам будущего. Мы люди грядущего, не отягощённые накипью прошлых веков, и, как мне представлялось, учитель Каннело живое воплощение этого.
Я хотел да что там хотел мечтал стать таким же, как он.
Вот почему так потрясла меня встреча в Развалинах. Я не верил своим глазам. Неужели этот измождённый неопрятный старик, морщинистый, в лохмотьях, перепревших от немытого тела, с молочной пленкой бельма в левом глазу наш учитель Каннело? Он ведь уже давно должен был успокоиться в Доме Снов. Однако это был он, взгляд, вспыхнувший на мгновение сквозь дряблые веки, показывал: учитель Каннело тоже меня узнал.
Несколько
она вновь говорила: ну вот видишь, а ты ещё сомневался
Нолла мне здорово помогала.
Определённые сомнения посеял во мне лишь Эразм. Тайком от тренера, который категорически не советовал этого делать, я обратился к нему, и Эразм ответил, что точного прогноза он дать не может: человек, особенно в ситуации конкурентности, величина, конечному исчислению не поддающаяся, но если оценить вероятности, то процентов семьдесят семьдесят пять за то, что я всё же буду вторым.
Не расстраивайся, для того, кто первый раз участвует в Играх, это великолепное достижение. Просто Барат старше, опытнее, он выступает уже третий сезон, зато на следующий год твои шансы существенно возрастут.
Всё же закопошился у меня внутри крохотный червячок. Даже в моменты наибольшего напряжения на тренировках я ощущал, как он подгрызает сердце. На районных соревнования я еле-еле сумел обойти Зигги, державшего здесь чемпионский титул два года подряд. А ведь на Больших Играх Зигги не поднимался выше седьмого места.
Какой же результат в таком случае ждёт меня?
В день Праздника я уже мало что соображал. Всё окружающее как бы стянулось в узкий пучок, за пределами которого ничто значения не имело. Я знал одно: сегодня я должен бежать, причём настолько хорошо, насколько смогу. Всё остальное я воспринимал как-то расплывчато: и наш торжественный марш вдоль стадиона, кипящего зрителями, тут я впервые увидел Барата, он был на полголовы выше меня, и построение возле памятника Великому Бентаму, и короткую приветственную речь, с которой к нам обратился Эразм, и флаги, и гимн, и волны аплодисментов, и выступления победителей прошлых лет. Отдельные движения или слова я ещё интуитивно улавливал, но всё остальное покачивалось и дрожало будто в тумане.
В общем, сразу после того как, взлетев над фанфарами, прозвучала знаменитая максима: «Счастье даром, для всех! И пусть никто не уйдёт обиженным!», тренер заботливо увёл меня вниз, в комнату релаксации, уложил на топчан, дал глоток слабого чая и велел подремать, ни в коем случае не высовываясь наружу, опять-таки чтобы не перегореть. Там я и провел около трёх часов, пока соревновались в поднятии тяжестей, метании копья, в прыжках, в стрельбе из лука. Я действительно впал в какую-то расслабляющую дремоту, слегка омываемую невнятным шумом, докатывающимся сверху, со стадиона. Он, впрочем, мне не мешал. Ни одной мысли у меня в голове не было. Единственное: я был рад, что ещё в незапамятные времена из Игр были исключены борьба всех видов, бокс, футбол, баскетбол контактные виды спорта, провоцирующие насилие, иначе мне пришлось бы ждать значительно дольше.
Очнулся я лишь тогда, когда тренер Максар чуть ли не за руку вывел меня наверх и мне в уши ударил гул возбуждённого стадиона. Я вдруг точно проснулся. А уж хлопок традиционного стартового пистолета буквально бросил моё тело вперёд, ноги сами начали отталкивать пружинящее покрытие.
Однако по-настоящему я пришёл в себя только к концу первого круга. Ситуация к тому моменту образовалась такая: лидировал, как и в прошлом сезоне, Барат, от основной группы он сразу же оторвался метров на двадцать, действительно пёр и пёр, словно бульдозер. Я же бежал шестым или седьмым, рядом, надсадно вдыхая и выдыхая воздух, держался костлявый Зигги. Между прочим, когда он проиграл мне районные соревнования, то не слишком переживал: хлопнул по плечу и сказал, что всё правильно: он и сам в этом году собирался оставить бег, глупое занятие, уже не по возрасту, есть у него более привлекательная идея.