Остальные сидели в небольшом залике, Прохор Матвеевич по старой привычке называл его горницей. Здесь устраивались редкие семейные торжества. Глаза гостей все чаще обращались к пожелтевшему от времени циферблату стенных часов.
Все сидели чинно, и разговор не клеился. Павел отвел отца в соседнюю комнату, сказал приглушенным басом:
Слушай, батя, не пора ли начинать в самом деле? У меня уже в горле пересохло.
Да я и сам непрочь. Но, видишь, мать выдерживает. Дисциплина.
Ох, батя, и у тебя дисциплина, вздохнул Павел, А я думал, ты без всякой дисциплины живешь по старинке.
Нет, сынку, ошибаешься, улыбнулся старик и бережно поправил на груди сына орден «Знак почета». Ты меня к старикам не причисляй. Я на фабрике
Знаю Не хвались, смеясь перебил Павел. Сам видел, какой мебелью ты новый театр обставил
Ты понимаешь тысяча человек садится, и нигде не скрипнет! с юношеским задором похвастал Прохор Матвеевич и, все более воодушевляясь, стал рассказывать: Я им предлагал мебель под темный дуб отделать, такой,
знаешь, с коричневым дымком. Так нет: уперлись стервецы давай им темнокрасный лак.
Старик стал бранить дирекцию строительства нового театра, жаловаться на упрямство главного инженера, на то, что комиссия отвергла несколько его предложений.
И ты сдался? прищурился Павел.
Ничуть. Все-таки по-моему вышло, согласились с дымком, с гордостью ответил Прохор Матвеевич.
Вот и молодец, батя. Ну, идем, что ли?
Павел взял отца под руку, и они вошли в горницу.
Худощавый, похожий на мать, Виктор изредка склонялся к Алексею, что-то шептал ему и, кивая на отца, улыбался. На правом виске его розовел чуть приметный шрам след камня, неосторожно пущенного в детстве из рогатки уличным шалуном. В серых глазах часто загорались озорные огоньки. Густой загар сохранился с лета на его щеках, еще не утративших отроческую припухлость; русые волосы спутанными прядями, спадали на левый висок. Темносиний китель, с алыми квадратиками и серебряными значками на голубых петлицах, не совсем ладно облегал узкие плечи.
Алексей был широкоплеч весь в отца, лицо строгое, даже сумрачное, с резко очерченным крупным подбородком, глаза карие, упрямые, пустые брови всегда насуплены; в тяжеловатых движениях и манере говорить чувствовались властность и замкнутость. И хотя Алексей был старше Виктора только на четыре года (Виктору шел двадцать четвертый), он выглядел намного старше брата.
Алексей, Виктор и Павел подходили к отцу и матери, провозглашали тосты за их здоровье, за долгую жизнь.
Обнимая Алексея, потом Павла и Виктора, Прохор Матвеевич взволнованно закашлялся, проговорил:
Спасибо, сынки. Горжусь вами, горжусь. Приятно мне, старому сычу, что вы так пошли в гору.
Александра Михайловна то и дело оглядывала сыновей счастливыми, сияющими глазами, подкладывала им то кусок румяного, лоснящегося жиром гуся, то пышный треугольник мясного пирога.
Кушайте, детки, угощайтесь. Вкуснее родительских пирогов ничего нет, говорила она. И вы, дорогие гости, пожалуйте. Угощай, Проша.
Время у нас, сынки, сейчас напряженное, : не слушая жену, ораторствовал Прохор Матвеевич. Вишь, как полыхает на Западе. Поэтому надо поторапливаться со многими делами. И быть начеку, чтоб не перекинуло огонь. Витька! Как там у вас на границе? Что слышно?
Пока ничего. Все тихо, уклончиво ответил Виктор.
Любители поспорить на международные темы заговорили о том, высадит ли Гитлер свои десанты в Англии или не высадит.
На другом конце стола чей-то разгоряченный голос кричал:
Это договор не о какой-то там дружбе с фашистским правительством, а о ненападении! Разве немецкий народ наш враг? Или мы ему враги?
Может полезть фашист, может, предостерег Павел.
А я говорю: не полезет! Кишка тонка! азартно возразил ему сосед и шлепнул ладонью о стол с такой силой, что зазвенела посуда.
Тоже дипломаты, ну вас! Лучше закусывайте, защебетали женщины.
Голоса смешались, кто-то предлагал новый тост.
Воспользовавшись тем, что отец и мать занялись угощением, Виктор и Таня незаметно вышли на балкон.
Идем к нам. У меня там уже почти все собрались, тоном заговорщицы сказала Таня.
А если отец обидится? Я, конечно, приду, пообещал Виктор, с наслаждением вдыхая морозный колючий воздух.
Сухие снежинки падали на его волосы. Свет фар вынырнувшего из-за угла улицы автомобиля на мгновение озарил его оживленное лицо.
Гляжу я на все и ничего и никого не узнаю, задумчиво заговорил Виктор. Наши комнаты кажутся такими маленькими. А тополь как разросся Помню, три года назад ветки его не доставали до того окна, а теперь и мое окно закрыли. И вон того дома не было. Раз два три шесть этажей! воскликнул Виктор. Наш домик рядом с ним, как будочка.
Я пойду, нетерпеливо сказала Таня. Ты не засиживайся со стариками. Ох, и закуралесим же мы нынче
Погоди, остановил сестру Виктор, ты, кажется, сказала, к тебе кто-то придет из Якутовых
Придут Валя Якутова с братом. Ты разве их знаешь? лукаво опросила Таня.
Немного, в тон ей ответил Виктор. Будто забыла, что мы вместе с Валей учились в школе.
Так уж и немного?