Виктор засмеялся.
А ты помалкивай. Много знать тебе не положено. Рано еще
Ух ты! Какой взрослый! Подумать страшно, смешливо блеснула глазами Таня и убежала в комнату.
Виктору захотелось взглянуть на место детских игр, он сошел во двор, занесенный снегом, окруженный старыми и новыми
домами. Окна всюду были ярко озарены, и пятна света падали на сугробы. Доносились неясные голоса, музыка, смех.
Три тощие покривленные вишни и яблонька прислонились к высокому дощатому забору. Когда-то они были посажены отцом и теперь тоже вытянулись, свешиваясь ветвями через забор. Покрытые инеем, они стояли безмолвно и неподвижно.
Виктор поднял голову и на высоком шесте, на фоне пасмурного ночного неба, увидел скворечницу. Лет десять, назад он ставил ее с Алексеем.
Как много воды утекло с тех пор, сколько пережито! Школьные беззаботные годы, поиски своего жизненного пути, колебания, размолвки с отцом, матерью Матери особенно не хотелось, чтобы он поступал в школу летчиков: ей все казалось, что он разобьется при первом же полете И в письмах долго жаловалась, упрекала. Но все-таки он настоял на своем пошел в авиационную школу. И было трудно, ох, как трудно! Иногда им овладевали сомнения, он уже готов был согласиться, что мать права, и все-таки нашел в себе силы, преодолел все трудности. Ни словом не обмолвился он в письмах о своих колебаниях. И вот теперь он летчик, командир звена истребителей, и мать, кажется, довольна им.
Он решил провести отпуск так, как этого хотелось ему в полку без лишних забот и мыслей о службе, о полетах. Только отдыхать, только впитывать в себя этот теплый, насыщенный любовным родительским вниманием, домашний воздух, ходить в гости, в театр, встречаться с товарищами.
Виктор прошелся по двору, приглядываясь к незнакомым пристройкам и предметам, полный того чувства покоя, какое овладело им, когда он очутился в родной семье. Набравшись морозца, он вернулся в комнату. Там уже было полное оживление. У гостей возбужденно блестели глаза, все говорили, перебивая друг друга.
Особо почетное место за столом занимала Кето или, как все называли ее в семье Волгиных, Катя. Она ни на шаг не отходила от своего мужа Алексея, говорила мало и лишь изредка, скромно опустив длинные густые ресницы, роняла несколько слов, звучавших необычно твердо благодаря чуть уловимому грузинскому акценту, и глаза братьев, Прохора Матвеевича, Александры Михайловны и Тани ласково устремлялись на нее.
Кето быстро свыклась с новой семьей. За один день между ней и Таней завязалась самая пылкая дружба, так часто возникающая между молодыми женщинами и девушками. Таня поминутно прибегала из своей комнаты в горницу, нетерпеливо посматривала на невестку, опасливо косилась на отца.
Выбрав момент, она склонилась к Кето, шепнула:
Катя, мы вас ждем У нас уже все готово.
Кето вопросительно взглянула на мужа. Алексей пожал плечами, кивнул на отца. Это не ускользнуло от внимания Прохора Матвеевича. Он нахмурился, но, не смея ни в чем отказать невестке, только рукой махнул
В комнате Тани было еще шумнее, чем в горнице. В углу сверкала огнями и разноцветными стеклянными игрушками высокая елка. Накрытый белой скатертью стол был выдвинут на середину комнаты.
Несколько юношей и девушек столпились вокруг елки. Не выпуская руки Кето, Таня ворвалась в живой пестрый круг друзей, крикнула:
Тише, медики! До Нового года осталось десять минут! Маркуша, останови патефон!
Тот, кого назвали Маркушей, высокий, сутулый, очень худой юноша, с длинными руками, с всклокоченными кудрявыми волосами и черными выпуклыми глазами, подбежал к патефону, поднял мембрану.
Ты что же нас оставила! Тоже хозяйка! набросились на Таню подруги.
А я, девушки, привела вам Катю, жену моего брата Алеши, познакомьтесь, смущенная внезапной тишиной, сказала Таня. Она вдруг испугалась, что ее невестке не понравится весь этот бесшабашный шум и она уйдет к старикам.
Но Кето, застенчиво улыбаясь, смотрела на всех доверчиво и просто.
Нескладный Маркуша первый протянул молодой женщине руку.
Очень приятно! Марк Штуцик, чуточку не врач, отрекомендовался он.
Высокая полногрудая блондинка с модной прической, в виде двух золотистых, туго закрученных над самым лбом валиков, бесцеремонно разглядывала Кето. Это была дочь известного в городе врача Якутова. В своем модном файдешиновом платье и дорогих туфлях Валя выглядела старше и наряднее всех.
Глаза у нее были яркоголубые, лицо словно фарфоровое, с холодным, как у куклы, румянцем.
Приветливо улыбнувшись, Кето сказала:
Мне это напоминает наши студенческие вечеринки в Тбилиси. Очень хорошо.
Вы учились в вузе? сдержанно удивилась Валя.
Да, всего год как я окончила исторический факультет. Преподаю в средней школе, в Сухуми, ответила Кето.
Товарищи девушки! Внимание! Без пяти двенадцать, паническим голосом возвестил Маркуша. Подготовьтесь
к великому моменту!
Ох, чуть не проворонили! всплеснула руками смуглая, похожая на цыганку, Тамара Старикова.
Бывшая беспризорница, маленькая, полная, с резкими мальчишескими движениями, которым она научилась еще в дни своих бездомных скитаний, и громким пискливым голосом, она нередко вставляла в свою быструю речь грубые, резкие слова, в шутку называя своих друзей и подруг то «братвой», то «шалавыми», за что на комсомольских собраниях не раз выслушивала от товарищей суровые упреки и предупреждения.