Кроме того, я оторвал от корабля железный болт, который был до половины съеден ржавчиной и еле держался на гвоздях; его я также принес домой. Я раскалили его докрасна в печке, один конец расплющил и сделал что-то вроде долота. Этими долотом и молотком я обтесал песчаник. Самое трудное и долгое было просверливать камень, чтобы надеть его на ось, к которой я приделал небольшую ручку. Я должен был осторожно продалбливать камень, выламывая по крошечному кусочку; боясь, чтобы он не лопнул и работа нескольких дней не пропала. Наконец камень были готовь; я надел его на ось и утвердил в вилках двух молодых деревьев. Теперь у нас был точильный камень, и мы стали оттачивать топор и другие инструменты.
Мы заботились о том, чтобы организовать нашу жизнь как можно правильнее и поэтому решили, чтобы утром по понедельникам стирать
белье. Каждый день после охоты мы чинили разорванное платье; очень редко случалось, что нечего было чинить. Надо признаться, что скоро платье наше было странного вида.
Материя, из которой оно было первоначально сделано, исчезла под бесчисленным множеством заплат. Тут были всевозможные лоскутья различных цветов, по большей части парусинные. Вскоре мы увидели необходимость беречь парус, потому что он мог впоследствии пригодиться опять, как парус.
Мы все старались придумать что-нибудь новое. К игре солитер и к шашкам мы прибавили еще домино. Я сделал карты, совершенно позабывая, что они часто служат предлогом к ссоре и неудовольствиям между людьми. Это чуть было и не случилось с нами.
Я скоро заметили, что Мусграв, несмотря на чудесные качества души, был дурной игрок. Он считал себя хорошими игроком, и не смотря на то, что мы играли ни во что (нам нечего было проигрывать), он ужасно сердился и бранился, когда проигрывал.
Я был причиной зла, я же должен был и исправить его. Однажды вечером Мусграв и я побранились за картами; я окончил партию и спокойно, не сказав никому ни слова, бросил карты в огонь. Я их сделал из листов старого корабельного журнала и щепотки вареной муки вместо клея.
Я помню, как я разделил с Мусгравом клей, оставшийся на дне горшка, ничего в жизни я не ел с таким удовольствием. Это почти походило на хлеб.
Но за это я был жестоко наказан; я терпел в продолжении нескольких дней Танталовы мучения при виде мешка с мукой над моей кроватью. Я с трудом отказывался от желания сделать себе хлеб из нее или похлебку; но это была неприкосновенная святыня для нас, и я ее не тронул. Ежели б я уступил искушению, то моя слабость имела бы самые плачевные последствия. Я потерял бы все уважение, которым пользовался между товарищами; я дал бы им пример эгоизма, и посеял бы таким образом раздор в нашем обществе.
Пришел вечер субботы. Я передал Джоржу хозяйство в отличном порядке; все было на местах, пол вымыт мылом, кроме того, я хотел поразить своим усердием товарищей и приготовил им перед сном теплую ванну. Вместо ванны я употребил половинки бочек. Я не прибавлю, ежели скажу, что товарищи приняли с благодарностью мою любезность.
Вторник, 15 марта. Погода очень дурная, в прошедшую неделю немного улучшилась. Сегодня поутру дует с. с. в. береговой ветер, очень слабый. Мы спустили лодку и поехали на веслах к острову Восьми.
Мы пристали, вытащили лодку на берег и с дубинами вошли в лес. Через несколько минут мы дошли до небольшой прогалины, которая находилась посреди острова; тут мы нашли следы маленького селения. Нельзя было больше сомневаться, что порт Карнлей известен, и в него заезжали китоловные суда. Это нас чрезвычайно обрадовало; нас мог спасти один из этих кораблей. Экипаж, который был здесь, конечно приезжал охотиться на тюленей. Немного подальше была выжженная яма в торфе, тут был разложен конечно костер, и судя по глубине ямы, мы решили, что китоловы пробыли здесь около двух недель.
Осматривая местность, я увидел маленькую красноватую вещицу; я тотчас же ее поднял; это был трехугольный напилок, покрытый густыми слоем ржавчины. Напилок служил верным признаком, что здесь были цивилизованные люди.
Я положил мою драгоценную находку в карман и догнал товарищей, которые пошли в лес за тюленями. Мы шли прямо на рев тюленей. Когда наконец с трудом достигли оконечности острова, то увидели большое количество этих животных. В этом месте деревья были реже и позволяли молодыми тюленями играть между собой подле матерей. Все почти самки кормили своих маленьких. Посередине сидел старый тюлень, должно быть родоначальник всего стада, и спокойно смотрел на игры молодых. Он имел вид почтенного патриарха, который с удовольствием смотрит на игры своих правнуков.
Когда он зевал, то мы видели, что его громадные челюсти были уже почти без зубов; там и сям торчало несколько черных осколков. Как видно, он был уже очень стар. Его взгляд был не так сердит, как остальных львов, которых мы встречали до сих пор. На его теле были два глубоких белых шрама, один при основании шеи, другой на правом боку. Мы прозвали тюленя Царь Том.
Мы подошли как можно тише к окраине этой новой прогалины и несколько минут любовались этой картиной.