На следующий день мы принялись опять строить нашу хижину.
Мы вбили в землю жерди, вырезанные в лесу, наблюдая, чтобы между каждой приходилось по тридцати сантиметров расстояния. Таким образом у нас образовались все 4 стороны дома. Верхним концом жерди были прикреплены к перекладинам. Всю поверхность этого палисада
мы переплели несколькими горизонтальными рядами жердей в пятнадцать сантиметров длины. Теперь нам оставалось все это законопатить соломой.
Для этого мы употребили грубую длинную крепкую траву, которая растет густыми пуками на морском берегу и на вершинах скал. Каждый из нас уходил поутру с веревкой и приносил в день по три или по четыре громадные вязанки. Эта работа на первый взгляд может быть покажется очень легкой, но для нас она была необыкновенно трудной.
В траве, которую мы жали, было множество сухих зерен, перемешанных с зелеными; эти сухие зерна были чрезвычайно жестки и оканчивались острыми зубчиками. Траву нужно было брать у корня голыми руками и резать ножом. Вечером мы возвращались с окровавленными и изрезанными руками. Эти порезы не успевали заживать и так страшно болели, что мы не раз бросали работать.
Когда было принесено достаточное количество вязанок травы, мы употребили несколько дней на то, чтобы связать траву отдельными небольшими пучками. По мере того, как пучки были готовы, товарищи передавали их мне, я клал их на пень и топором обрубал зерна.
Для того, чтобы законопатить стены нашего домика и покрыть крышу, нам надо было девять тысяч таких пучков. Вот как мы положили их.
Мы начали снизу; плотно привязали пучки к жердям стен так, что между ними не оставалось щелей. Когда первый ряд был готов, мы положили на него следующий, который немного находил на первый, потом клали третий, четвертый, и так далее до крыши, а потом и до гребня. Пучки имели почти метр в длину и около тридцати сантиметров в толщину.
Чтобы ветер не мог растрепать и оборвать стены и крыши, мы поставили жерди, снаружи и внутри и связали их так, чтобы они сдерживали солому; прошивали мы травяные пучки посредством огромной деревянной иголки; эта иголка была вроде деревянной сабли. В одной из стен мы оставили три небольших отверстия и вставили в них окна, взятые из каюты, "Графтона". Несмотря ни на прибой волн, ни на бурю, они остались совершенно целы и теперь пригодились нам. Это были наши окна.
Когда мы окончили нашу работу, руки наши были до того изрезаны жесткой травой, что отказывались служить нам, и мы должны были отдыхать несколько дней.
В эти дни мы чинили платье; оно было уже очень плохо. Каждый раз, как мы входили в лес, непременно оставляли там лоскутья. Кроме того наши лохмотья были испачканы тюленьим жиром и мясом; мы не в силах были переносить тюленей целиком, поэтому разрезали их на части и переносили на себе. Чтобы сохранить одежду, мы на охоту за тюленями надевали сверх платья холщовую куртку и панталоны, сделанные из парусов, но это ни к чему не служило и ни сколько не сохраняло нашего платья, оно со дня на день становилось хуже и грязнее, несмотря на то, что мы его беспрестанно мыли в речной воде. Что было делать! Запах тюленьего сала от нашей одежды был отвратительный.
Мне тут пришла мысль приготовить мыло. Когда я сказал об этом моим товарищам, они осыпали меня насмешками; им казалось невозможным, чтобы я достал необходимые для этого материалы; если только я не колдун и не знаю каких-нибудь волшебных средств или кабалистических слов Я не обращал внимания на их насмешки и решился завтра же сделать опыт.
Это было вечером: я занес свои дневные заметки в мой журнал и бросился на жесткие доски рядом с моими товарищами.
Я забыл сказать, что между спасенными вещами находилась банка с чернилами, которая была для меня драгоценна. Каждый вечер перед сном я вносил дневные заметки в официальный корабельный журнал; это и прежде было моей обязанностью в качестве секунд-лейтенанта, и я это исполнял в продолжение всего путешествия; на мне лежало тоже поручение делать метеорологические наблюдения, или замечать другие какие-нибудь явления природы в продолжение дня. К этим заметкам я прибавлял подробное описание всего, что с нами случалось; иногда я даже записывал в журнал мои мысли.
Мусграв, со своей стороны, каждое воскресенье, или недели через две, заносил вкратце историю нашей жизни в свой личный журнал{2}.
В случае, ежели бы несчастье преследовало нас до конца, и нам пришлось бы умирать на пустынном острове, то последний из нас обязан был закупорить оба журнала в жестянку и зарыть ее под кучей щебня перед домом. Таким образом, ежели когда-нибудь экипаж какого либо корабля выйдет на этот берег и найдет наши журналы, узнают о наших несчастьях и пожалеют о нас, и кто знает, не будут ли эти люди нашими соотечественниками? Боже мой! Может быть это будут даже современники наши!
Пятница, 5-го февраля. С 20-го января у нас был несколько раз сильный береговой ветер, почти всегда восточный; часто шел проливной дождь. Дня два тому назад, и особенно вчера,
ветер был ужасно силен; сегодня поутру дует северо-восточный ровный ветер; погода светлая и теплая.