На кораблях послышалась команда: «Стать к борту. Смирно!», к реям полетели сигналы «Желаю счастливого плаванья». Корабли прощались с «Гангутом».
«Гангут» миновал ворота и, заметно увеличив скорость, взял курс на Босфор. Суханов вышел на ют покурить. Город еще белел, но домов было уже не разобрать, и мыс с Аниным камнем слился в ровную береговую линию. Словом, что бы ни говорили, но берег это всегда праздник, а море будни, и эти будни наступили. Надежды стали сомнениями.
ЧАСТЬ ВТОРАЯСОМНЕНИЯ
Глава первая
В Селиванове кроме наших кораблей на якорях еще стояли два американца крейсер «Уэнрайт» и эсминец «Стимсон», к которым иногда присоединялся и фрегат «Эл Монтгомери», но он частенько исчезал, видимо являясь посыльным кораблем, хотя все американские корабли были оборудованы вертолетными площадками и вряд ли у них была нужда в посыльном корабле. Впрочем, скоро все выяснилось: выпустив за корму гидроакустическую станцию, «Эл Монтгомери» уходил слушать, не бродят ли где-нибудь здесь поблизости наши лодки, которые, скажем, мог привести за собой «Гангут». Хотя турецкие власти пропускали через проливы Босфор и Дарданеллы военные суда только в светлое время суток, при этом подводные лодки должны были следовать только в надводном положении, и, естественно, что при таком порядке вещей любое проникновение наших кораблей в Средиземное море не составляло никакой военной тайны, американцы тем не менее усердно пахали ласковые средиземноморские волны, любовно воспетые еще древними эллинами.
Моряки на баке поговаривали, будто наши лодки ухитрялись проскользнуть проливы под кораблями, но это уже были чистейшей воды досужие вымыслы, которые плохо вязались с суровой обстановкой, сложившейся в тот год на Средиземном море.
Отход ОБК задерживался на сутки шла дозаправка топливом и водой, корабли, в том числе и «Гангут», принимали на борт свежие овощи и фрукты, закупленные в Югославии и в Египте, и с ведома старшего на рейде офицерам и мичманам разрешалось побывать друг у друга в гостях. На море стоял штиль, и катера сновали по всему рейду, напоминая городские маршрутные такси, у которых, как известно, были только конечные остановки, а все прочие назначались «по требованию». Командирские катера стояли под выстрелом рангоутном дереве, которое на якорных стоянках вываливалось перпендикулярно борту или на бакштовах. В любую минуту старший на рейде мог пригласить к себе командиров на совещание, и никакие оправдания в случае опоздания на такой вызов никогда и никем не принимались. Если совещание назначалось на пятнадцать ноль-ноль, то и будьте добры подняться на борт флагмана в четырнадцать сорок пять, чтобы оставалось в запасе четверть часа: заглянуть сначала
в каюту к флагманскому специалисту флажку, поговорить со старинным приятелем, получить походя втык от начальника штаба, а без одной минуты до назначенного часа уже сидеть на месте и ждать привычного возгласа: «Товарищи офицеры!»
В селе Селиванове было примерно все то же, что и на Бельбекском рейде, и на большом Кронштадтском, и в аванпорту благословенного города Лиепаи, словом, где становились на якоря хотя бы два, а еще лучше три наших корабля, благоприятствовала погода и старший на рейде препятствий не чинил тогда уж офицеры начинали делать визиты, как это и заведено в приличном обществе.
Больше всех катеров сходилось к флагману, и это естественно, потому что кого-то постоянно наказывали и кого-то с тем же постоянством миловали, и к «Гангуту» одолжиться без отдачи, разумеется, свежими газетами, сигаретами, узнать последние новости, кто и что получил да кто и за что погорел, и все такое прочее, но самое главное справиться, не захватил ли «Гангут» письмишек из дома.
На «Гангуте»! Для «Верного» ничего нет?
«Верный», подваливай. Целый мешок приволокли вам. И командиру посылка.
А «Адмиралу»?
И «Адмирал» швартуйся.
Раз уж объявилась в село Селиваново оказия, то с этой оказией, как в глухую деревушку, и почта пожаловала. В первый день «Гангут» стал самым модным кораблем, на который хотели попасть и те, у кого там находилось дело, и те, у кого там дела не было и быть не могло. По верхней палубе парочками разгуливали молодые лейтенанты, вчерашние одноклассники, и непременно один перед другим рассказывали всякие истории, какие с ними за эти два-три месяца после выпуска успели произойти. Потом, спустя, скажем, год, им станет стыдно этих своих «историев», но это «потом» когда-то еще будет...
Первых гостей водили в кают-компанию, и выборный старший им был на этот срок Блинов от щедрот своих и товарищей офицеров, питанием которых он распоряжался, велел вестовым держать на столах печенье и вафли в неограниченном количестве, а чай всегда горячим, но, заметив скоро, что это неограниченное количество стало весьма скоро ограничиваться, указал тем же вестовым поить гостей чаем с «таком», иначе говоря, кроме сахара, на столы больше ничего не выставлять, буфет запереть на ключ, а ключ вручить ему, старшему лейтенанту медицинской службы Блинову.
Но чай это мелочи жизни, офицеры съезжались на «Гангут» ради хорошей беседы и теплого разговора, как совсем еще недавно сходились в деревнях на свежего человека. Пожаловал и к Суханову гость, одноклассник с «Верного», для которого, «Верного» разумеется, «Гангут» привез почту. Письма приезжий лейтенант отправил с катером, а сам разыскал Суханова, и, хотя особых дружеских чувств один к другому в училище не питали, они тут же обнялись и даже расчувствовались.