рывком сел, спустил ноги на палубу.
Это нечестно.
Зато здорово. Ни один комар носу не подточит, включая дяденьку старпома.
Суханов недоверчиво поглядел на Блинова:
Может, тебе самому хочется сойти на берег?
Мне этот берег уже обрыдл. Я жду не дождусь, когда наш геройский бриг наполнит ветром свои паруса и умчит нас в неведомые широты. Люблю я эти самые странствия, оттого и карьерой, можно сказать, пожертвовал. Впрочем, я не откажусь и завтра повторить поджарку по-суворовски в нашем прекрасном и гостеприимном ДОФе.
Суханов обхватил голову и начал потихоньку покачиваться, как бы понуждая себя думать, по крайней мере так считал Блинов, но Суханов не думал, потому что был не в состоянии думать, а только сосредоточенно повторял одну и ту же фразу: «Так о чем мечтал тот симпатичный юноша, которому адмирал вручал кортик с погонами? Так, собственно, о чем он мечтал и мечтал ли он о чем-то? Так, собственно...» Он мог повторять это бесконечно, не вдаваясь в смысл самих слов.
Маэстро, я жду вашего решения!
В дверь постучали. Суханов поднял голову и промолчал. В дверь опять стукнули, и в каюту заглянул Ветошкин.
А я думал, вас нет, сказал он разочарованно. Там велено краску получать.
Заходи, заходи, сказал за Суханова Блинов. У меня тут дело первоочередной важности, а ты со своей краской. Краска, мичман, мираж. Он кивнул головой в сторону Суханова. Лейтенант твой малость того... Вроде бы как приболел.
Ветошкин не очень поверил Блинову, но в то же время удивленно поглядел на Суханова, а спросил все-таки у Блинова:
А что с ним? Съел, что ли, чего? Так это пустое дело. Марганцовки стакан хлопнул, два пальца в рот и ходи как новенький.
Ну, ты, сказал ему Блинов, эскулап из Бердянска: два пальца в рот и рожа набок... Радикулит, слышал такую болезнь? Застарелый, правда, с нашей точки зрения пустячок, но... Поход ведь, надо проконсультироваться.
Ветошкин от этого потока слов маленько ошалел, но главное он не понял, обидеться ли ему на «эскулапа из Бердянска» или не обижаться, но тотчас же цепким своим умом сообразил, что обижаться пока не следует во всех отношениях: ссора с корабельными медиками еще никому пользу не приносила, к тому же этот медик был другом его лейтенанта.
Проконсультироваться, конечно, следует, сказал Ветошкин рассудительно, но тут же выразил сомнение: Только ведь рейдовый сбор. Сам командир и тот на борту сидит...
Брат Ветошкин, грустным голосом сказал Блинов, не надо прописных истин. Рейдовые сборы рейдовыми сборами, а здоровье человека в нашем обществе превыше всего. (Ветошкин понимал, что Блинов дурачит его, но слова были такие, что не внимать им было никак нельзя, и он стоял дурак дураком, переминаясь с ноги на ногу.) Сам ведь небось об этом талдычишь на политзанятиях морякам?
Ветошкин обиделся, но виду опять не показал.
Ничего я не талдычу, а если что и говорю, то беру конспект у товарища лейтенанта. Он с минуту подумал. Там все правильно написано. А вы говорите талдычишь, наконец высказал он свою обиду.
Суханов поднялся и заходил по каюте, стараясь не задеть ни того, ни другого, потом подошел к Ветошкину, взял его за плечи, силой усадил на стул.
Хватит вам ерничать, сердито сказал Суханов, опять походил по каюте и остановился перед Ветошкиным. Влюбился я, мичман, вот и вся моя болезнь.
Ветошкин прямо-таки расплылся в улыбке, и лицо у него стало доброе, по-бабьи даже при усах! глуповатое и немного грустное.
Так это хорошо, товарищ лейтенант. Суханов хотел было возразить, но Ветошкин не дал ему говорить. Хуже, когда ждешь-ждешь такую болезнь, а она все не приходит.
Побойся бога, мичман, сказал ему Блинов. Куча ребятишек, а все туда же: «Ждешь-ждешь».
Так я не о себе, а о товарище лейтенанте.
«Дурак ты, Ветошкин, подумал Блинов. И уши-то у тебя соленые».
Тут уж, мичман, не поймешь хорошо это или плохо. Суханов опять замотался по каюте, решая, открыться ли перед ними или чихнуть на все и промолчать, но молчать уже сил не было. Замужем она была. Но это дело десятое. Свекр у нее со свекровью. Но и это побоку. Ветошкин с Блиновым переглянулись, и у Ветошкина в глазах промелькнула настороженность, а у Блинова даже нечто вроде растерянности. Девочка у нее. Хорошенькая такая. Суханов застенчиво улыбнулся. Катеришкой зовут.
Блинов ожидал всего, но только не этого, и даже присвистнул.
Ты даешь, Суханов. Стоит оставить без присмотра на один день и пожалуйте вам, извольте бриться. Не-ет, больше без моего присмотра ни шагу. Без намордника только до Минной стенки.
Заткнись ты со своим намордником, обозлился
Суханов. И без тебя тошно.
Ни-ни, перебил его Блинов. Не только намордник, но и поводок придется давать не слишком длинный.
Да любите ли вы ее? тихо спросил Ветошкин.
Суханов подхватился, тотчас наткнулся на ноги Блинова, шарахнулся в другую сторону, уперся в Ветошкина, постоял у иллюминатора, за которым синий дрожащий воздух постепенно успокаивался, а вода становилась фиолетово-черной.
Ладно, Блинов, сказал наконец он как о деле решенном, которое перерешать уже не собирался. Пиши меня в свою сволочную книгу. Пусть у меня будет радикулит. Пусть у меня будет холецистит. Только сделай так, чтобы меня на берегу не оставили. Без моря мне петля. Я о нем с пеленок мечтал.