Приблудный пес, а смышленый.
Почему приблудный? удивился Ловцов. Я его щенком из деревни привез.
В свою очередь Суханов тоже удивился:
Вот как... Он пожевал губами и подумал: «Ну ладно, вы меня, так и я вас». Поход сложный предполагается, говорил старпом, как бы к слову сказал Суханов, глядя поверх голов. Вряд ли командир разрешит взять псину с собой.
А он уже ходил с нами на боевую службу.
Возможно, в тропики придется идти. Зараза там всякая. Опять же блохи.
Товарищ лейтенант! едва не завопил от досады Ловцов. Я его каждый день вожу к духам купать. Он хотел казаться спокойным, а голос у него тем не менее немного подрагивал.
Суханов даже дернул головой: «Смотрите-ка, какие мы благородные», но решил стоять на своем и сказал неопределенно:
Ну, не знаю, не знаю...
Колокола громкого боя снова возвестили, что пора таскать кули и катить бочки с тихоокеанской сельдью и рязанской капустой.
Допрыгался, обозлился Ловцов на Рогова. Он теперь покажет нам твою кашу.
К бате пойдем. (Батями на кораблях с незапамятных времен звали любимых командиров.) Он поймет.
Батя это потом. Надо сперва с мичманом посоветоваться.
Посоветуйся со своей тетей, зло промолвил Ловцов. Надо спрятать Петра Федоровича в такую шхеру, чтоб ни один цербер не унюхал. Петр Федорович понятливый.
Может, все-таки к бате сходим?
Кончай базарить! закричал издали Ветошкин.
Ша! сказал Ловцов. Петр Федорович, дуй в низы.
Петр Федорович облизнулся, повилял хвостом и скатился по трапу вниз. На верхней палубе он больше не показывался.
потом сам понял, что он, мягко говоря, погорячился: на кораблях на шутку, пусть даже самую злую, всегда было принято отвечать шуткой, но ему в те дни было не до шуток. После вечернего чая, когда старшие офицеры уже разошлись, лейтенанты составили партию в «козла», пусть не самой интеллектуальной игры, но все-таки той самой, когда и по столу можно костью постучать, и покричать, и отмочить соленую шутку куда же без нее в мужском обществе?
Суханов сел за пианино, поглядел на «козлятников», и те дружно заавралили:
Давай собачий вальс!
Суханов повременил. Все, что он делал сегодня, пытаясь обратить во благо, неожиданно превращалось во зло: он вовсе не хотел обидеть своих моряков, а судя по всему обидел, но ведь и они же обидели его, и он с силой ударил по клавишам.
Но играть веселее Суханову не хотелось, он и за пианино сел совершенно случайно, не зная, чем занять себя, и играл скверно, вернее, не играл, а музицировал для себя.
Суханов, ты как неродной!
К нему подсел Блинов, который только что вернулся из города сперва возил больных в поликлинику, потом заказывал лекарства, заодно заглянул в ДОФ (Дом офицеров флота) и вкусно пообедал и теперь слонялся по кораблю в поисках интересного собеседника.
Опять весла сушим? спросил он. Сушить весла это была одна из шлюпочных команд, когда гребцы, положив руки на валек, удерживали весло параллельно воде, а по выражению офицеров-гангутцев, находились в миноре. Вернемся из похода, я тебе такое... Пальчики оближешь.
По трем адресам?
Нет, сказал Блинов, явно не желая замечать скептицизм Суханова, по одному. Обаятельна, образованна. Хорошо говорит по-французски.
А они, эти француженки рязанского посолу, не разговаривают. Они, маэстро, балдеют. Пора бы знать.
Ого, удивился Блинов. Да ты совсем раскис. Уж не заболел ли? профессионально-насмешливо спросил он. А ну-ка, пойдем в каюту. Сердчишко твое послушаем. Давление померяем.
Иди ты...
А ты не спорь... Врачу виднее. Блинов оглянулся на «козлятников». Вообще, здесь люди, а я ужасно не люблю свидетелей.
Там о стол хватили костью, видимо, получился адмиральский «козел», и закричали в два голоса:
Встать! Смир-рна! Суханов, вальс!
Этот симпатичный юноша, которому явно улыбается жизнь, ведь он о чем-то мечтает? Как вы думаете, маэстро, о чем он мечтает?
Суханов завалился на койку, что позволял себе в исключительных случаях, уставился в подволок и меланхолически изрек:
Сей юноша думает, что ему вручается не кортик, а сама морская слава России. И очень хочет, чтобы его любили.
Так за чем же стало дело?
А дело за тем, что дяденька старпом, в просторечии Чистоплюй, не пускает этого симпатичного юношу на берег. Он не хочет, чтобы нас любили.
Маэстро, вы меня удивляете. Ведь я как-никак корабельный медик, а вы... Блинов хлопнул себя ладонью по лбу. Ба, как я мог забыть! У тебя же застарелый радикулит. Правда, товарищам офицерам сход на берег нежелателен, но...
А это что такое радикулит? с интересом спросил Суханов. Вообще-то я что-то такое слышал. Только при чем тут этот самый радикулит?
Экий ты, Суханов, непонятливый. Я объявлю тебя больным. Уговариваю своего тюфяка Грохольского флажок у меня мужик гуманный и понятливый, чтобы в случае чего подтвердил диагноз. Это никогда нелишне. И ты, разумеется в моем сопровождении, следуешь к медицинским светилам на консультацию.
Суханов опять уставился в подволок, долго молчал, шевеля носками ботинок, дотом