Наташа Павловна принесла чашки, протерла их полотенцем. На столе появились хлеб, масло, сыр, словом, все, что полагалось к русскому чаю и что можно было достать в магазине (с некоторых пор в наших магазинах перестали покупать, а только доставали). Растопырив руки, Мария Семеновна вынесла на большом семейном блюде осталось от свекрови и теперь должно было перейти по наследству к Наташе Павловне пирог, от которого хорошо запахло пропеченным тестом. Это был гвоздь программы, Иван Сергеевич не выдержал и крякнул от удовольствия пироги в доме любили и пекли по каждому поводу, а чаще без повода, просто по настроению. К столу еще не звали, и Иван Сергеевич принялся оглядывать рейд.
Отвоевались, сказал он привычно громко, ни к кому, впрочем, прямо не обращаясь.
Кто же это? тоже привычно спросила Мария Семеновна.
Да «Гангут» с «Полтавой».
Василий-то Васильевич, должно быть, теперь тоже на «Гангуте»? спросила Мария Семеновна.
На «Гангуте». Иван Сергеевич беспокойно оглянулся на дверь: Наташа Павловна собирала там Катеришку к чаю. Глядишь, скоро и на огонек завернет.
Мария Семеновна тоже посмотрела на дверь, сказала, понизив голос:
А у нас и без него завтра гости будут. И поперхнулась: из дома вышла Наташа Павловна с Катеришкой, которая сегодня днем много спала и, кажется, капризничала. Наташа Павловна приговаривала ей: «А вот бабушка пирожок испекла. Вку-усненький». Она слышала последние слова Марии Семеновны, но виду не подала, только подумала грустно: «Выходит, мы все деньки подсчитывали».
Иван Сергеевич не заметил Наташу Павловну, все еще рассматривал рейд, но тем не менее насторожился:
Откуда бы им взяться, гостям-то?
Мария Семеновна лукаво взглянула на Наташу Павловну:
А тот лейтенант грозился прийти.
Не придет, твердым голосом проговорил Иван Сергеевич. Основательности в нем маловато. Он увидел наконец Наташу Павловну, и под усами у него зачесалось. «Ах, черт! сердито подумал он. Ввяжешься с бабами в разговор, так сам хуже бабы станешь». А придет, так всем места хватит.
Погодка-то какая сегодня, веселым голосом, как ни в чем не бывало, промолвила Наташа Павловна. А Катеришка все капризничает.
«Много спала, вот и капризничает», подумал Иван Сергеевич и ничего не сказал, только исподтишка погрозил Марии Семеновне кулаком, дескать, это ты все, старая, наводишь тут сумятицу.
Они наконец уселись за стол, и Наташа Павловна начала разливать чай, оставив свою чашку порожней.
Ты чего это? всполошилась Мария Семеновна.
Катеришка пусть попьет, потом и сама почаевничаю.
А может, обиделась на нас с дедом?
Наташа Павловна тряхнула головой и засмеялась.
Нет, не обиделась. Она потупилась в столешницу, послюнявив палец, начала собирать им крошки. Завтра я собиралась к подруге... А вы, Иван Сергеевич, если он все-таки придет... Она подняла на свекра глаза. Скажите, чтобы больше не приходил. Вас он послушает.
А вдруг это судьба?
Наташа Павловна горько улыбнулась, высветив в уголках губ лукаво-скорбные ямочки.
Начинать все сначала? Опять вечные вахты, вечные надежды, вечные сомнения и вечное одиночество? Она медленно покачала головой: Нет... и быстро повторила: Нет, не-ет... Скажите, чтобы не приходил.
Наташенька...
Да помолчи ты, старая! вспылил Иван Сергеевич. Помолчать оно порой лучше, чем языком-то зря трепать.
Ну, конечно, обиделась Мария Семеновна, все беседуют, рассуждают, говорят, а я... языком треплю. Господи, и в кого ты у меня такой грубиян?..
Жизнь прожили вместе, бок о бок терлись. Вот и научился.
Спасибо, сказала Мария Семеновна, собрав скорбные губы в оборочку, уважил.
Они чуть было не поссорились, но вмешалась Наташа Павловна. Подсадив Катеришку к Марии Семеновне, сама подошла к Ивану Сергеевичу, положила ему на плечо руку.
Иван Сергеевич, Мария Семеновна, ну, будет вам. («Это все из-за меня, из-за меня»,
между тем думала она.) Кто придет, кто уйдет наше-то какое дело. У нас тут свой мир, созданный нами же, так и будем его беречь. («А вдруг он придет? тревожно и радостно думала она. А вдруг он все-таки придет?») Мария Семеновна, почитали бы вы стихи, те самые, написанные Анной Андреевной на нашем, она подчеркнула голосом: нашем, камне.
А может, споем, как при Игоре, почти робко предложила Мария Семеновна. Я и гитару принесу.
Можно и спеть, согласился Иван Сергеевич, став сразу покладистым.
Мария Семеновна начала грузно подниматься, чтобы идти в дом, но Наташа Павловна опередила ее, взбежала на крыльцо, крутнула подолом длинной, разрезанной сбоку юбки, через минуту в окошке послышался первый аккорд. Наташа Павловна опять играла «Времена года».
Тоскует, сказал Иван Сергеевич.
Тоска сердечная бывает разной, заметила Мария Семеновна, налила в миску воды, вздохнув, начала мыть посуду. А ты, Катюнюшка, побегай, потопчи ножками дедову дорожку.
Пианино смолкло, но Наташа Павловна долго не появлялась. Потом сбежала с крыльца (успела, кажется, подвести глаза и дивно при этом похорошела). Она подала гитару Ивану Сергеевичу:
Сегодня вы у меня меланхолия. А мы с Катеришкой послушаем, может, потом и я чего подпою.
Мать, пощипывая струны, смущаясь, сказал Иван Сергеевич, плесни чего-нибудь. На холодной машине в море не выйдешь.