Суханов опять постучался в каюту к Зазвонову.
А, сказал тот, слухач... Примерил кителишко?
Примерил, признался Суханов, великоват оказался.
Ничего, слухач. Подрастешь, жирку наберешь, в кости раздашься, кое-где ушьешь, оно и придется впору. Садись к столу, будем кофеи гонять.
А чайку нельзя?
Можно и чаю, слухач. У нас все можно. Завтра вот придем на рейд, я свой чемоданишко заброшу в машину, и поминай как звали. С кем чаи-то останешься гонять, слухач?
А что вам делать на берегу? Ангар на «Гангуте» хороший, каюта приличная.
Об ангаре пусть механик думает. А у меня, слухач, на берегу жена с дочкой. Они, слухач, в ласке нуждаются. Я, слухач, никому не доверяю ласкать своих женщин.
Они выпили по стакану чая, Зазвонов заварил по второму.
Мы с тобой, слухач, хорошо попахали. Пусть те, которые сменили нас, так же попашут. Нам теперь можно маленько и отдохнуть. Ты вот в гости ко мне приезжай. Я тебя со своей свояченицей познакомлю. Деваха кровь с молоком. Щенят будет тебе каждый год таскать. Только успевай поворачивайся.
Многонько получается, подсчитав, неуверенно промолвил Суханов.
Попросишь хорошенько, она маленькую передышечку сделает, чтоб оглядеться.
Суханов невесело посмеялся.
У самого одна дочка, а мне куда ж столько...
Я же сказал: попросишь хорошенько...
«Может, и у меня уже дочка есть», стыдливо подумал Суханов.
От Зазвонова Суханов прямой дорожкой прошел на ют. Светила луна, маленькая и холодная, но это все-таки была уже своя луна. Звезды рассыпались пылью по всему небу, заметно подрагивали, и было морозно. Над водою вздымался редкий белый пар. Моряки выскакивали по привычке без бушлатов, торопливо затягивались и раз, и другой и только что не кубарем скатывались по трапу в низы.
Суханов тоже спустился к своим. В кубрике никто не спал: моряки перебирали вещи в рундуках, драили бляхи и пуговицы на шинелях, штопали белье и носки. В стороне на видном месте висела отглаженная и вычищенная шинель, сверкая уже надраенными пуговицами. Суханов присел на краешек банки, чтобы не мешать морякам заниматься делами, спросил:
Соскучились?
Если по совести говорить, то не очень, сказал Рогов. Домой всегда успеем, а вот придется ли еще в океан выйти, это очень жирный вопрос.
Отслужите, нанимайтесь в торговые моряки там всегда в океане будете.
После службы, товарищ лейтенант, мы с батькой нацелились в деревню переезжать.
Что так?
А батька говорит, что в его деревне некому стало за землей ухаживать. А мы с батькой так и уговорились: у нас еще два зятя есть, всего, стало быть, четверо мужиков, да женщин столько же, возьмем ферму в подряд и станем фермерами. Поставим в один ряд четыре дома и заживем, как короли. А вы будете к нам в гости приезжать, молоко станете парное пить. Когда и косой вместе с нами помашете.
Да-да, сказал Суханов, короли это хорошо. И молоко парное тоже. А вот чья это шинелька у вас висит? Будто на парад собралась...
А это мы Ловцову привели в порядок. Небось он в бушлатике продрог уже, сказал Рогов. В эту ночку небось тоже не спит. А мы ему подарочек...
Да-да, сказал Суханов, подарочек это хорошо. И подумал, что ему тоже следовало бы привести свой гардероб в приличный вид.
Не успел он закрыть за собою дверь в каюту, как в нее тотчас же постучали. Он молча распахнул ее: в коридоре стоял Силаков и плутовато озирался по сторонам.
Ты чего? насторожился Суханов.
А я ничего, сказал Силаков. Рогов прислал, чтобы шинель у вас забрать, китель, брюки, тужурку. Ну там еще чего. Сейчас наша очередь в гладилке подходит. Так мы и ваше шмутье вместе с нашим почистим и погладим.
Я уж сам как-нибудь, забормотал Суханов, смущаясь.
Не надо как-нибудь, сказал Силаков. Мы все это сделаем в лучшем виде.
Суханов еще поотнекивался, но Силаков уже потянулся к шкафу, и Суханов сам распахнул его.
Ну, уважили, братцы, говорил он растроганно, вот уважили так уважили.
Силаков
сложил в охапку и шинель с плащом, и одни брюки, и другие, и китель с тужуркой, потом пришел за бельем, и так хорошо стало Суханову, как давно он себя уже не чувствовал, даже в уголках глаз защипало, он отвернулся к задраенному иллюминатору и все бормотал: «Вот уважили, братцы. Уважили так уважили...» Он полез в стол в надежде найти там что-нибудь, чем можно было бы отблагодарить моряков, но ничего такого там не нашлось по той простой причине, что стыдился держать у себя конфеты или даже печенье, оставляя все в кают-компании.
Суханов снова отправился к Зазвонову. Тот уже полеживал и читал книгу.
Вот, сказал ему Суханов, и стыдно, а делать нечего. Вы уж извините меня, только не найдется ли у вас взаймы коробки конфет или чего-нибудь в этом роде?
Обижаешь, слухач. Какие могут быть займы среди своих? Зазвонов спрыгнул на палубу, раскрыл чемодан и достал банку сгущенки и две шоколадки. Бери, слухач. Только позволь задать нескромный вопрос: у нас на посудине что дамы завелись?
Понимаете, командир, посмеиваясь, сказал Суханов. Пришли сейчас ко мне моряки и забрали шмутье почистить и погладить. А у меня с самого выхода отношения с ними неважнецки складывались, и вдруг такой пассаж... Я от умиления чуть белугой не заревел.