Всех вали! Чохом... Потом разберемся, кого куда...
Чертенята с наядами только завывали и улюлюкали.
Но тут, к удивлению Нептуна-Козлюка, места себе под луной потребовал Дед
Мороз-Ветошкин, с такой же бородой, как и у Нептуна, только не в коротенькой юбчонке из мочала, а в белом балахоне из простыней, который болтался на нем, как на колу, обличая в Деде Морозе худородность: за последний месяц Ветошкин заметно осунулся и в теле сдал.
Вали в купель Нептуна! закричал, фистуля от радости, Дед Мороз-Ветошкин. Нептуна-а...
Нептуна вали! вслед за ним закричали и чертенята с наядами.
Как?! Меня?! заревел Нентун-Козлюк. Я тут самый главный!
А вот врешь, все так же фистуля, перебил его Дед Мороз-Ветошкин. В новогоднюю ночь самый главный Дед Мороз, потому у него и есть только одна ночь.
Нептуна купать! закричали наяды, забыв, у кого в свите они состоят.
Нептун-Козлюк ощерился трезубцем, но Ковалев урезонил его:
Старик Нептун, раз этого требует Дед Мороз, в российских пределах, коими является палуба «Гангута», ты должен ему подчиняться.
Нептун-Козлюк погрозил Деду Морозу-Ветошкину кулаком, дескать, ну ты еще у меня попляшешь, объявят большую приборку или еще чего, как миленький прибежишь ко мне, так вот как придешь, так и уйдешь, вручил трезубец чертенку, снял корону, положил ее на трон и сам полез в купель, заявив, что если который притронется к его священной особе, то он за себя больше ручаться не будет, а скажет все от «а» до «я», что думает по поводу, а больше без повода творившегося здесь беззакония.
Воду перекрыли, шланги обвисли, и купель стала оседать, как бурдюк, из которого вылили все вино. Чертенята с наядами, снова став марсовыми и плотниками, начали разбирать деревянный каркас. К Ковалеву с Сокольниковым подошел Козлюк, уже без бороды и без дурацкого набедренника, а в брюках и в тропической рубашке видимо, форму держал поблизости, и весьма деловым тоном спросил:
Товарищ командир, когда прикажете получить грамоту?
Приходи в полдень и получишь.
А все прочие, которым не хватило на юте?
И все прочие пусть приходят.
Не следовало бы Ковалеву делать этого необдуманного заявления, но уж больно хороша была ночь, тихая и таинственная, и лица вокруг были разгоряченные и радостные, такие родные, что каждому хотелось сказать ласковое слово, а грамотка что ж приятный пустячок, так стоило ли этим пустячкам вести счет в новогоднюю ночь.
Боцман, сказал Ковалев, позвоните на мостик старпому и передайте от моего имени, чтобы начинал движение.
За кормой взбурлила вода, «Гангут» вздрогнул и, серебря за кормой пеной, которая, шурша, тут же гасла, направился в точку. Доски разобрали, брезент уволокли на вертолетную площадку сушиться, огни погасили, и по всему юту затеплились красные огоньки сигарет. Возле кормового шпиля сгрудились моряки, там тенькнули струны, и два голоса слаженно, видимо из одной команды, запели:
Если мы в каждом кубрике будем выпивать по кружке компота и съедать хотя бы по одному пончику, я тогда и на мостик не поднимусь, а ведь мне еще стоять вахту.
Товарищ командир, батя, уважьте...
Командир «Гангута» мог бы и отказаться от стола никто бы и не обиделся, в конце концов, их было много, он один, но батя не имел права отмахнуться от приглашения, они сели за стол, выпили по кружке компота и съели по пончику. Садиться за стол пришлось и в других кубриках. Когда Ковалев вернулся на мостик, ночь уже шла на убыль. Он отпустил Бруснецова отдыхать, снял пилотку, потер ладонью потную шею и вышел на крыло подышать влажным тяжелым воздухом.
Было тихо и душно, едва заметно серебрился воздух, а на юте моряки все еще пели:
никогда не оставляли на площадке и каждый раз заводили в ангар, только после этого, несколько тушуясь (он все еще тушевался в разговоре со старшими), попросил:
Товарищ капитан, не могли бы вы уделить мне несколько минут?
Почему бы и нет, игривым голосом сказал Зазвонов. Вот только смотаюсь на мостик, и я к вашим услугам.
У меня такое дело, что я хотел бы переговорить с вами до того, как вы подниметесь на мостик. Обещаю вам, что разговор много времени не отнимет.
Зазвонов с интересом глянул на Суханова и отошел с ним к бортовым леерам.
У вас не создалось впечатления, что за нами постоянно кто-то следит? спросил Суханов крадущимся голосом и беспокойно оглянулся. Я все время за «пианино» испытываю такое чувство, как будто на меня кто-то смотрит. Я не знаю кто и не знаю откуда, только чувствую, что за мною следят.
Мм-да, промычал Зазвонов. Похоже.
Что похоже? не понял Суханов.
Последние дни я тоже стал испытывать на себе нечто похожее, будто кто-то глядит мне в затылок.
Я боялся об этом говорить, подумав, что у меня начались галлюцинации. Но сегодня и мой мичман признался в этом. А теперь вот вы... Странно все это. Может, наши желания вступить в контакт с лодкой принимают такие формы?
А вы, случайно, не испытываете на себе их активные действия?