Позвонил командующий и поздравил гангутцев с Новым годом, сказал между прочим, что у Ковалева дома все нормально, Севка с Тамарой Николаевной ждут его скорого возвращения, как древнего спартанца, «со щитом». «Хорошо бы», подумал Ковалев. Из дальнейшего разговора он понял, что там, в штабе, по всякого рода косвенным сведениям составилось твердое убеждение, будто
стратегическая лодка обжила именно этот район, очерченный такой-то долготой и такой-то широтой с одной стороны и такой-то долготой и такой-то широтой с другой, но этому твердому убеждению не хватало пока что малой малости донесения «Гангута», в котором бы он подтвердил расчеты штабистов. Между прочим ах уж эти «между прочим»! командующий заметил, что «Полтава» с «Азовом»... Так вот, «Полтава» с «Азовом» тоже не прочь попытать свое счастье в одиночном плавании. И все это опять между прочим... «Король умер, да здравствует король!» Говорили и иначе: свято место пусто не бывает.
Но какое Ковалеву было дело до всех этих королей и святых мест, когда, как он считал, и не без основания, что под сомнением находились его честь и достоинство, тот самый капитал, который наживается долгими годами, порой ценой собственной жизни, и в один миг может стать жалкими воспоминаниями на так называемом заслуженном отдыхе в кругу семьи и близких о днях светлых и, к сожалению, мимолетных. До «заслуженного отдыха» Ковалеву было, правда, далековато, а все прочее могло свершиться. Старики не зря когда-то предупреждали: от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Ковалеву доносили, что Сокольников в низах расхозяйничался вовсю, потеснив даже короля низов на походе старпома Бруснецова, а тут, на мостике, время от времени щелкали контакты это рулевой удерживал корабль на курсе, гудели станции, негромко жужжал репитер гирокомпаса, всех приборов, которыми был напичкан мостик, было не перечесть, и все они, включенные в сеть, издавали свои звуки. Они перепутывались, накладывались один на другой, и мостик гудел, словно провода в придорожных столбах.
Только что припалубился вертолет, и Ковалев ждал от Зазвонова подробного доклада тот уже поднимался на ходовой мостик, хотя, понятное дело, на хорошие вести рассчитывать не приходилось. Если бы Зазвонову удалось что-то обнаружить, он доложил бы об этом еще с воздуха. Ковалев все это хорошо понимал и все-таки надеялся а вдруг... Мало ли чем могло быть это «а вдруг»: масляным пятном на воде, отходами из бытовых цистерн это было бы уже удачей. «Ну хоть что-нибудь, взмолился Ковалев. Хоть малую соринку, а я потом весь клубок размотаю».
Зазвонов уже не смотрел радостно на весь мир и с лица немного спал, даже посветлел, словно бы маленько отмыл загар, и никакой, разумеется, ни большой, ни малой соринки он не принес.
Глухота, товарищ командир, как у моей бабуси в деревне. Даже петушиного крика не слышно. Хоть сам криком кричи.
Тут закричишь, согласился Ковалев, спрыгнул с «пьедестала» на палубу, прошелся, разминая занемевшие ноги. А я тебя ждал, словно Деда Мороза. Думал, подарочек приволокешь.
Сам хотел сделать себе подарочек, товарищ командир.
Добро. Иди отдыхай. Завтра для кого-то Новый год для нас рабочий день. Попробуем послушать еще один сектор. Радиус... Вы меня поняли, капитан? Вертолет при этой дистанции выходил на какое-то время за пределы радиосвязи, и Ковалев тем самым как бы спросил: «Что рискнем?» Ну так как, капитан?
Понял вас, товарищ командир, сказал Зазвонов усталым голосом: он сегодня дважды поднимался в воздух, и уже хотелось расслабиться. «Ну что ж, подумал он, раз пошло такое дело, режь последний огурец».
Они хорошо поняли друг друга: не рискнув в одном деле, они тем не менее подвергли себя риску в другом, и, значит, вся жизнь их в эти дни становилась сплошным риском.
Добро, повторил Ковалев, и Зазвонов тоже сказал:
Вас понял, товарищ командир.
Зазвонов ушел, а Ковалев, проводив взглядом его крутую спину, которая рывками исчезала в люке, большую голову, крепко посаженную на плечах, обтянутых светлым комбинезоном, подумал снисходительно и грустно: «Понимай, брат, понимай. Нам без понятия, брат, совсем плохо».
Время от времени в динамике слышались доклады:
Ходовой, БИП. Воздушная обстановка... Надводная...
Время от времени на мостик поднимался дежурный офицер:
Товарищ командир, ужин готов. Прошу снять пробу.
Или:
Товарищ командир, ужин роздан. Жалоб и претензий не поступило.
Так было вчера и позавчера, так будет завтра и послезавтра, словом, до тех пор, пока пружина в часовом механизме марки «Гангут» не станет прокручиваться, а это, надо полагать, не случится никогда. По крайней мере, так считал Ковалев, так считали Сокольников с Бруснецовым и все прочие большие и небольшие начальники, коим судьба и кадровики вверили в управление корабль, а там шли еще моряки, а вместе они как раз и составляли часовую пружину, являясь одновременно и самим часовым механизмом.
Сокольников в этот день на мостик не поднимался, хлопотал в низах, стараясь везде
успеть, даже к себе не заглядывал, впрочем, заглядывать было некуда в его каюте устроились два умельца, которые из простыней, картона, мочала и ваты мастерили царские короны для Деда Мороза (Ветошкина) и Нептуна (Козлюка), не сообразуясь ни с какими канонами, исходя только из имеющихся материалов и собственных представлений о прекрасном, а прекрасное, судя по маскам, создаваемым ими, была бесхитростная доброта.