Под студию звукозаписи городские власти отвели старинный особняк, в котором некогда бывали Нахимов с Истоминым. Теперь же особняк был известен более всего тем, что возле него любили назначать свидания. По широченной прохладной лестнице по ней в прошлом веке хаживали прославленные русские адмиралы они вальяжно поднялись на второй этаж. За конторкой в копне золотисто-соломенного сияния показалась озорная улыбка.
Господи, какими ветрами?
Привет, привет, сказал Блинов, ветры, Галочка, все попутные. А у нас срочно. Увы, уходим в море.
Суханов с интересом следил и за Блиновым, в общем-то не слишком понимая, зачем они сюда пожаловали (впрочем, Галочка могла быть одной из тех особ, о которых говорил за столом в кают-компании Блинов), и за Галочкой, поднявшей на Блинова свои миндалевидные сделанные глазки. Суханов неожиданно усмехнулся, тотчас поняв, что поступил ужасно нехорошо, и взгляд его, став блуждающим, побежал по стенам, обклеенным яркими красотками из заграничных календарей, и в сторонке в уголочке от этого иконостаса словно бы наткнулся на лицо, выпадавшее из общего ряда и показавшееся ему знакомым. Раньше, наверное, Суханов его не видел, но оно было знакомо в этом-то и состоял весь фокус. «Хороша», подумал Суханов.
А между тем Галочка спросила:
Как всегда?
Что за вопрос...
Блинов тоже взглянул на сидевшую в уголке девушку именно на нее и обратил внимание Суханов, подмигнул Суханову, дескать, «лови мгновение, оно прекрасно», но как поймаешь его, если девушка тоже перехватила взгляд Блинова и понимающе усмехнулась. Это была Наташа Павловна, уже собравшаяся уходить, и только появление Блинова с Сухановым задержало ее. Суханов понял, что она сейчас поднимется и уйдет, смешавшись с бесконечной людской толпой, и, боясь, что она уйдет, поборол свое стойкое смущение перед хорошенькими девушками и женщинами, спросил наугад: авось да что-нибудь и получится:
Вы тоже записываться?
Нет, сказала Наташа Павловна небрежно,
чтобы прекратить дальнейшие расспросы. Я здесь прирабатываю на хлеб насущный.
Судя по тому, как она была одета изящно и просто, Суханов решил, что если она и подрабатывала, то уж во всяком случае не на хлеб ржаной, и решил идти напролом будь что будет, вторично они вряд ли когда-либо встретятся.
А работаете вы в школе и преподаете музыку?
Да, медленно сказала Наташа Павловна. Работаю я в музыкальной школе, а туфли ношу тридцать четвертого размера. Я могу сообщить вам о себе еще кое-какие сведения. Я могла бы и о вас сказать кое-что, но не сделаю этого. Вы лучше послушайте своего друга он сейчас записывается и сами решите, что я могла бы сказать о вас.
Суханов растерянно и, видимо, несколько глуповато улыбнулся, и Наташа Павловна прошла мимо него, «словно сон мой легка». Суханов мог поклясться, что и духи ее ему знакомы, словом, начиналась настоящая чертовщина, а в студии за толстым стеклом трагически-значительным голосом вещал Блинов:
Родная моя, обстановка сейчас такая, что настоящих мужчин требуют к себе океанские просторы. «Жди меня, и я вернусь», как сказал поэт. А я добавлю: только очень жди.
«Так и у Симонова так же», огорошенно подумал Суханов, и ему стало стыдно и за себя, и за Блинова.
Микрофон отключился. Блинов вышел из студии, как знаменитый актер после удачной кинопробы, потрепал Галочку по плечу.
Музычку подложишь сама, и как всегда...
Галочка ослепительно улыбнулась, став похожей на ту самую красотку, которая висела у нее за конторкой, и Суханов от удивления чуть было, что называется, не распустил губы: Галочка в зависимости от улыбки напоминала то одну, то другую заграничную особу. «Вот это класс», подумал Суханов.
В два адреса? Галочка скромно потупила огромные ресницы.
Ну почему в два? строго спросил Блинов. В три...
Зачем же в три? удивился Суханов, когда они вышли в пекло.
Боже, какая Сахара! Не-ет, скорей на пляж, томно сказал Блинов.
Суханов окончательно растерялся: «А он чего пыльным мешком из-за угла ударенный?!»
Мой лейтенант, я не привык обижать женщин.
Они сразу попали на красный свет, и пока пережидали толпу оголенных женщин и белых офицерских тужурок с матросскими форменками, Суханов выглядел на остановке такси свою он так и подумал: «моя» незнакомку и положил на плечо шофера руку: «Припаркуйтесь».
Блинов тоже заметил Наташу Павловну и лениво процедил:
Суханов, не делай стойку.
Но Суханов уже вышел, оставив дверцу открытой.
Тут люди дожидаются второго пришествия, сказал он. Разрешите, мы вас подкинем. И пригласил Наташу Павловну жестом.
Наташа Павловна взглянула на улицу, не покажется ли там зеленый огонек, но и так было бы ясно, что поймать такси в воскресную жарынь утопия для романтиков, а она обещала вернуться к обеду и сказала изменившимся голосом:
Мне только до раскопа.
Прошу. Суханов обрел решимость в голосе.
Мадам, спросил Блинов, полуоборачиваясь к Наташе Павловне, вы там чего-то копаете?
Нет, сказала Наташа Павловна. Я ничего не копаю. Я там живу.
В развалинах? искренне удивился Блинов.
Когда-то и для кого-то мы тоже станем развалинами, раздражаясь развязным тоном Блинова, резко заметил Суханов. Наташа Павловна почти испуганно глянула на него, глаза их встретились, и Суханову подумалось, что они у нее скорбные.