Суханова не покупали и лапы затачивать якорю не посылали кают-компания так низко не падала, правда, раза три кольнули словно бы мимоходом: «У нас акустики орлы, кои на заборах сидят», «Ах, не говорите, маэстро, это они, что ли, на «пианинах» играют?», «Ну, понятно, у них все по нотам» и оставили в покое, впрочем, оставили не совсем по своей воле, их хорошо оттер в сторону Гриша Блинов, сам за словом в карман не лезший. Медики редко на кораблях верховодили, но Суханов был и медику рад, как говорится, за неимением гербовой, пишем на простой. В свободное от вахт и дежурств время, разумеется сухановское, Гриша Блинов отечески наставлял его:
Вешать лапшу на уши любому начальству можно и нужно, но в разумных пределах.
А зачем, собственно, вешать?
Да затем, бравый лейтенант, что правду-матку не всяк любит. Более того, ее многие просто не любят. А вот лапша на ушах, когда ее немного и она не болтается, будто мочало, никого не беспокоит.
Тебя только послушать...
Да ведь тебе, лапушка, и слушать больше некого. Не отцов же командиров, кои глаголят одними только истинами, именуемыми статьями Корабельного устава... Слева направо.
Но почему же слева направо? спрашивал Суханов, пытаясь отыскать в словах Блинова тайный смысл.
Да потому, бравый лейтенант, что справа налево это уже будет по-еврейски, а отцы наши командиры ни латыни, ни древнееврейского не изучали. Они шпарят в основном по Кириллу и Мефодию.
С Блиновым было легко и весело, унывать он, кажется, не умел, относясь, видимо, к той самой породе, которая не слишком утруждает себя размышлениями о земных делах, неземные же свалив на могучие плечи всевышнего, как принадлежащие другой епархии. Блинов построил свои отношения с Сухановым таким образом, что Суханов перед ним вечно ходил в приготовишках, коих следует, как говорится, не только наставлять на путь истины, но при этом не забывать еще и нос подтирать.
За воскресным обедом Блинов как бы между прочим сказал:
Надеюсь, Бруснецов тебя сегодня вахтой не обременил? (Суханов кивнул, дескать, да, конечно же.) Прекрасно. Тогда, значит, план нашего уик-энда предлагается такой: заглядываем на минуту в студию звукозаписи о, это совсем недолго, затем появляемся в обществе двух прелестных длинноногих девиц о, это тоже не обременительно. По три гвоздички, по два комплимента, затем пляж, затем «Алупка» или «Алушта» любая, на твое усмотрение, с кофе, пирожными и, разумеется, мороженым... Ну-с, затем снова комплименты и поцелуи. Последнее непременно, мой лейтенант. Все вполне современно и без предрассудков.
Суханов засмущался:
Но я же их не знаю.
Как будто они тебя знают, в свою очередь удивился Блинов. Тебя послушать, то получится будто я с ними в детском садике на Новый год пел популярную песенку: «Бабушка козлика очень любила, бабушка козлику трусики сшила». Форма одежды...
Кстати, ты обзавелся адмиральской кремовой рубашкой?
Суханов покосился на командирский стол: Ковалев с Сокольниковым еще расправлялись с первым, были заняты своими тарелками, в которые вестовые взгромоздили по здоровенному мослу, и на лейтенантский стол внимания не обращали.
Мне эти кремовые рубашки еще ни с какого бока не нужны.
Ошибаешься, бравый лейтенант. На той рубашке только следует поменять пуговицы. Это условие непременно и с практической точки зрения, и с этической. «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо», как некогда пел незабвенный Утесов.
Вообще-то я хотел Ветошкина отпустить, сказал Суханов.
Отпустишь завтра. Подчиненных надлежит держать в строгости.
Так точно, сказал Суханов, решив, что контрдоводы исчерпаны.
Суханов было направился к катеру, который отходил минут через пять на Минную стенку, но Блинов попридержал его:
Не ходи проторенными дорожками. Их все знают. Поэт уже за нас сказал: «Где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легше?» Мы с тобой пройдем через КП, поднимемся в гору, и, верь мне, нам тотчас же посветит зеленый огонек. В городе их не сыщешь днем с факелом, а здесь...
А тут что?
О боже, какой ты право! Не подгоняй время. Все равно твои адмиральские звезды еще лежат на складе.
Суханов буркнул:
Свои бы с плеч не слетели.
Блинов оглянулся на него, пропустил вперед и усмехнулся: в конце концов каждый волен понимать мир так, как тот ему видится. Они пошли малоприметной тропинкой сразу в гору, минуя людные асфальтовые дорожки, поднялись наверх и очутились на небольшой площадке с бюстом вождя, как и следовало быть площади, со сквером, возле которого стояло пять-шесть свободных машин.
Секрет фирмы прошу не выдавать, предупредил Блинов, направляясь к первой машине, сел рядом с шофером и властно распорядился: Сперва в студию звукозаписи, потом еще кое-куда. Не спешите от нас отделываться. Сегодня мы богаты, как Ротшильды, и щедры, как церковные крысы.
Окей, весело сказал шофер, которому Блинов явно понравился, включил приемник, настроенный на волну «Маяка», и сразу запела Нани Брегвадзе. «Они рванулись навстречу неизвестности», подумалось Суханову с замиранием сердца. Боже, как он в ту минуту был еще молод и как верил в «таинственные встречи» и «роковые предначертания», и Гриша Блинов казался ему тогда милым и добрым дядюшкой, который все может.