Первым насторожился Рогов, прижал левой рукой наушник, правой подкрутил настройку, за ним и Силаков прижал наушник. Суханов облизнул потрешиеся губы у него всегда в качку пересыхали губы, не отрывая взгляда от индикатора, нащупал микрофон, поднес его ко рту.
Ходовой, акустический пост. Цель... Пеленг... Он растерянно помолчал. Цель больше не прослушивается. Суханов! загремел
динамик командирским голосом. Дайте мне контакт. Слышите, Суханов?
Цель больше не прослушивается, товарищ командир, все тем же виноватым голосом, который словно бы привязался к нему в это утро, сказал Суханов. Горизонт чист.
Пеленг у лодки, если это только могла быть лодка, был примерно такой, что и у «Ориона». Суханов, конечно, ничего не знал об «Орионе», если это опять-таки был «Орион», но Ковалев-то знал, и это его в значительной мере и удивило, и насторожило: лодка с «Орионом» вряд ли могла работать, а если это был не «Орион» и если она с этим «не «Орионом» все-таки работала, тогда как прикажете все это понимать? «А был ли мальчик-то? в раздумье спросил себя Ковалев. Был ли «Орион» или не было «Ориона»? И была ли сама лодка? А вдруг мальчик-то был?» Ему очень захотелось поверить, что мальчик был, и он поверил в это.
Акустики, командир. Что цель?
Горизонт чист.
Сколько времени вы находились в контакте?
Секунду, может, две...
Теперь и Суханову казалось, что они находились в контакте, и даже находились дольше, чем одну секунду, но дольше секунды они находиться никак не могли, потому что и пеленг, и дистанция были столь размытыми, что они доложить о них просто не успели цель вышла из поля слышимости, впрочем, акустики говорили видимости.
Вернулся Ветошкин, расставил пошире ноги, чтобы удержаться на ускользающей палубе, после этого развернул чистую тряпицу, достал из кармана два сухаря, тот, что был побольше, отдал Суханову, себе оставил поменьше.
А водицы моряк принесет. Из рефрижераторной. Я договорился, сказал он таким деловым тоном, как будто то, что он делал сейчас, было наипервейшее, а все прочее не заслуживало его внимания, и вдруг Ветошкин все же насторожился: У нас что-то произошло?
Минут десять назад мы, кажется, секунды полторы-две находились в контакте.
Ветошкин был профессиональный охотник за подводными лодками «плотник», поэтому сразу спросил:
Успели классифицировать?
Суханов промолчал: было ясно, что до классификации дело у них не дошло.
Ветошкина потянуло по палубе, он сделал два шага и тотчас нашел точку опоры, ухватившись за трубу.
Ловцов успел бы... пробормотал он и, потеснив Рогова, сам сел на его место, начал настраиваться. Сейчас мы ее засечем, весело сказал он.
Бесполезно, мичман, заметил Суханов, принимаясь за сухарь, который был так тверд, что едва поддавался зубам. Дважды в одну реку не входят.
Но ни сейчас, ни потом вступить в контакт с лодкой Ветошкину не удалось. «Может, она тут и не ночевала, подумал он подозрительно. Мало ли какая помеха оказалась... Полторы секунды это, понятно, время, но они, раззявы, не классифицировали цель. Дуракам счастье плыло в руки, а они коробочку распустили. Тут ведь не надводник, а лодка. К лодке особый подход требуется». Внутренний голос тем и хорош, что он словно бы утверждает человека в незыблемости и непогрешимости собственных суждений, правда, иногда при этом можно и в трех соснах заплутаться, но это уже, как теперь принято говорить, комплексы, которые Ветошкину были неведомы.
Да, моряки, счастье, можно сказать, само шло к вам в руки.
Шло, да не дошло, сказал Силаков.
Умные, Силаков, те все больше молчат, потому они и умные, заметил Ветошкин.
А кто же я, по-вашему?
По-моему не знаю, а по-вашему это уж точно. Тут и рассуждать нечего. Каким мамка уродила, таким и пошел гулять в галстуке, а без штанов.
Надо было бы поставить Ветошкина на место что-то он немного разболтался сегодня, не к добру это, к тому же изворотливо-хитрый Силаков не был так прост, каким хотел казаться, но Суханову так стало хорошо, так лениво-приятно, что не хотелось даже и пальцем пошевелить: «Да пусть их...» Он слушал, как могучие кулаки дубасили в борт, и тот под их ударами кряхтел и поскрипывал.
«Если разойдется шов, или выпадет заклепка, или случится еще что-нибудь, отрешенно подумал Суханов, тут уж никто не спасет наши души, до свиданья, мама, и вы, Наташа Павловна, до скорой встречи на людских широтах». Он понял, что засыпает, вздрогнул, едва размежив усталые веки, и смущенно огляделся: мичман уже не выговаривал Силакову, все трое Ветошкин, Рогов и Силаков, ссутулясь, сидели за «пианино», плечи от напряжения у них стали костистыми и угловатыми. Суханов попытался подняться рывком: палуба рванулась из под ног, и он опять плюхнулся на стул, посидел, дав ногам успокоиться они мелко дрожали, словно от испуга, взялся за трубу, на всякий случай потряс ее, проверив прочность, осторожно поднялся. По звуку станции, плаксиво-ровному, он понял, что встревожился зря, постоял за спиной у Ветошкина, положил
ему руку на плечо. Тот обернулся, и тогда Суханов глазами спросил: «Ну как?» «Да никак», глазами же ответил Ветошкин.