Давай, Ветошкин! Жми, Ветошкин!
То озорное настроение, которое покатилось по палубе, начавшись возле гюйсштока «Давай, Ветошкин!», невольно передалось и Ковалеву, и он вдруг почувствовал, что ему тоже захотелось закричать: «Давай, Ветошкин!», озорничая при этом до хрипоты, до поросячьего визга.
Вахтенный офицер, прикажите вооружить шланги! крикнул он на палубу. Пусть моряки окатятся.
Шланги тут же раскатали, из брандспойтов вырвались тугие струи, сверкнувшие на солнце, и на палубе стало шумно, как в бане.
Товарищ командир! доложил второй штурман. Барометр начинает падать.
Ковалев прошел в штурманскую рубку человеку всегда было свойственно убеждаться во всем самому («русский словам не верит», «лучше увидеть, чем услышать»), покачал головой: это «начинает» уже заметно отличалось от нормы. Изменение погоды можно было ожидать к вечеру, но с морем, тем более с океаном, надлежало обращаться вежливо и предупредительно, и Ковалев приказал вахтенным сигнальщикам набрать сигнал:
«Шлюпкам немедленно
вернуться к борту». Вахтенный офицер, приготовьте к спуску на воду второй катер.
Прикажете разоружить шланги? спросил снизу вахтенный офицер.
Я приказываю только то, что приказываю, внезапно раздражаясь, сказал Ковалев. Он не терпел этих встречных вопросов, когда вопрошающий как бы хотел казаться святее папы римского. Застропить сразу, но стопора не снимайте.
Серебряные струи из рукавов хлестали по бронзовым телам моряков, сбивая зазевавшихся с ног, и гвалт, и смех, и радостный гогот стоял такой, что было похоже, будто из загона вырвался на волю молодой, необъезженный табун, и так Ковалеву опять захотелось спуститься на палубу, подставить спину под эту свистящую струю, что у него от томления даже зачесались лопатки.
На шлюпках приняли сигнал, который застал их врасплох, и гонка сразу остановилась, хотя Силаков у гюйсштока все еще радостным голосом призывал:
Давай, Ветошкин! Жми, Ветошкин...
Ковалев навел на шлюпки визир: там уже развернулись, и гонка продолжалась на веслах, паруса, видимо, побоялись ставить, остерегаясь шквала, весьма обычного при смене погоды в этих широтах. «Береженого и бог бережет», уже в который раз сегодня подумал Ковалев.
Наконец и с палубы обратили внимание на сигнал и, не зная, что произошло или что могло случиться просто так шлюпки не стали бы отзывать с дистанции, сразу присмирели, и Силаков, который так взывал к Ветошкину, ухитрился опять ускользнуть от вахтенного офицера и подобру-поздорову скатился в низы: все-таки его боевой части была объявлена готовность номер два.
На шлюпках гребцы уже приноровились один к другому, гребли размашисто, сильно и слаженно, весла но путались и не зарывались в воду, словом, гонки с этого и должны были бы начаться, а не заканчиваться этим. Бруснецов опять на полкорпуса вырвался вперед дальше Сокольников его не отпустил, но так как гребки у них не совпадали, то получалось, будто бы они дергались: дерг Бруснецов на полметра впереди, дерг Сокольников малость догнал его, дерг, дерг...
В том же порядке шлюпки вышли на траверз «Гангута», и одна за другой послышались команды:
Весла-а... на валек!
Весла зашевелились и застыли, взметнувшись частоколом, и шлюпки пересекли финишную линию, которой служил вываленный за борт выстрел длинное рангоутное дерево; с него спускались шторм-трапы и бакштовы, к которым крепились шлюпки.
Шлюпки накатом прошли вдоль борта, гребцы опустили весла и начали подгребать под выстрел.
Ковалев спустился на палубу. Команды шлюпок уже взобрались на палубу и построились вдоль борта и только ждали его появления, которое на этот раз командой «Смирно!» приветствовал не старпом он был командиром шлюпки и находился в строю, а Голайба. Победителем объявили правую шлюпку, старпомовскую, хотя, если говорить откровенно, гонку скомкали и вряд ли в ней можно было назвать победителя и побежденного. Сокольников не стал оспаривать это решение, зато Ветошкин надулся, побагровел и начал выговаривать Сокольникову, что-де и это не так, а то, дескать, и совсем никак, на что Сокольников флегматично заметил ему:
Если тебя боцман не угостит пирогом, то я отдам тебе свой кусок. Меня старпом явно угостит.
Такую гонку испортили, шутливо попенял Бруснецов командиру. У меня загребные подобрались звери!
Не моя вина, сказал Ковалев, не моя, старпом. Товарищ барометр подвел, стал неожиданно падать. Остались без Петра Федоровича ладно, уж как-нибудь переживем, потерять сразу две шлюпки с людьми тут уже дело запахло бы паленым.
А вообще-то, товарищ командир, наблюдается некий пробел в морской практике. Неважно моряки чувствуют шлюпку.
Твоя епархия, старпом, твоя. Вернемся в базу займись. Но до базы, как говорится, семь верст до небес и все лесом. Так что шлюпки и катер на борт. Трап и выстрел завалить. Крепить все по-штормовому. Вахтенный офицер, посмотрите что барометр?
Вахтенный офицер вернулся через минуту, почтительно склонив голову был он высок, как пожарная каланча, сказали бы прежде, доложил:
Падает, товарищ командир.
Ковалев с Сокольниковым пошли к себе, а Бруснецов остался на палубе поднимать шлюпки и катер, заваливать трап с выстрелом, крепить все по-штормовому: праздники, к сожалению, длятся недолго одно мгновение в многотрудной и пестрой жизни, будни же отнимают все время, но, видимо, тем и хороши праздники, что век у них короткий, как у поденки. Страсти улеглись быстро, только Ветошкин никак не хотел остывать, пытаясь втолковать Козлюку, что если бы то да если бы это, то бабушка еще бы надвое сказала, на что Козлюк совершенно резонно ему заметил: