а тут появился Суханов и подлил масла в огонь.
Мичман, это что правда, будто нашего Петра Федоровича акулы схарчили?
Ясное дело, что Петр Федорович не был моряком, хотя и оказался поименованным в вахтенном журнале, и взыскивать за него никто не собирался, но все-таки он был живой тварью, пригревшейся на корабле, поэтому имел все основания, чтобы и о нем заботились, а не бросали на произвол судьбы.
Сам я, конечно, не видел... неопределенно сказал Ветошкин.
Я спрашиваю: схарчили или не схарчили?
Вы же сами хотели оставить его в базе.
Что хотел, то прекрасно помню, поэтому и на свой вопрос жду прямого ответа.
Ветошкин вздохнул:
Говорят схарчили.
Эх, мичман, сказал Суханов, до чего ж мы погано живем.
Ветошкин дипломатично промолчал, только подумал: «Должно быть, командир крепко врезал... Ишь как руки ходуном заходили».
Но Ветошкин ошибался командир никому ничего не врезал, только за обедом впервые за долгое время за столом восседали командир и замполит со старпомом он заметил Бруснецову:
Я разрешил взять на борт собаку не для того, чтобы вы ею кормили акул даже в том случае, если бы этого требовало экологическое равновесие.
Бруснецову тоже хотелось разъяснить командиру, что он никого ничем не кормил и, вообще, его в эту минуту не было на юте, но благоразумно промолчал, и Ковалев больше не касался этой темы. Чтобы похерить ее совсем, Бруснецов сказал:
Приборкой я сегодня доволен, товарищ командир. Мы с Грохольским обошли все низы чистота стерильная. Жаль, нельзя после такой приборки устроить команде помывочку.
О помывочке старпом сказал для красного словца, потому что помыться все успели ночью, пока возле борта стоял танкер.
Жалеть не надо, строго сказал Ковалев. Ночью воды было от пуза, а танкер теперь подойдет не скоро. Разрешите морякам после обеда окатываться забортной водой из пожарных магистралей. И вообще, пусть на палубе будет побольше праздного народу. Он взглянул на Сокольникова. Завтра весь экипаж, за исключением боевых частей пять и семь, живет по распорядку воскресного дня. Так что дело теперь за тобой, комиссар. Пусть завтра моряки поперетягивают канат, пусть на палубе будет побольше музыки. Если погода позволит, спустим шлюпки на воду и походим немного под парусами.
Акулы же, товарищ командир.
Ну так что акулы, равнодушно заметил Ковалев. Не падай за борт, тогда и акулы не тронут.
Разговор об акулах Бруснецову не понравился не надо командира лишний раз будоражить, а то еще опять Петр Федорович вспомнится, тогда-то уж командир точно разложит все по полочкам от «а» до «я», и он поспешил вмешаться:
Мы даже могли бы погоняться. Одну шестерку, скажем, взял бы я, другую можно уступить замполиту.
Ковалев хмыкнул:
Нам только этого и не хватало, чтобы замполит со старпомом выясняли свои отношения на шлюпочном турнире. А впрочем, неожиданно оживился он, давайте-ка послушаем, что скажет сам комиссар.
А знаешь, командир, я размялся бы. Такой фитиль вставил бы старпому.
Ты прежде в шлюпку сядь, а уж потом и фитиляй.
Интересно, сказал Ковалев, может, кто-то из командиров боевых частей тоже хочет погоняться?
Один сказал: «Не откажусь», и другой сказал: «Не откажусь», и третий...
А лейтенанты? обиженным голосом спросил Суханов, которому тоже захотелось походить под парусом.
Лейтенанты с мичманами пойдут гребцами, сказал Бруснецов.
Помолчав, Ковалев пожурил Бруснецова.
Ах, старина, сказал он отеческим тоном, не лез бы ты в пекло наперед батьки. Я не могу позволить себе такую роскошь, чтобы отпустить сразу с борта столько офицеров. Команды наберете из моряков. Так будет надежнее. Завтра после подъема флага шлюпки и катера поставить под выстрел. Повторяю: если будет подходящая погода. Списки команд шлюпок, командиров и старшин представить мне сегодня же к вечернему чаю.
Офицеры начали радостно переглядываться, предвкушая завтрашнюю шлюпочную потеху в конце концов, каждому из них хотелось размяться, Ковалев маленько охладил их пыл:
Боевая часть семь завтра, как, впрочем, и во все последующие рейдовые дни, будет находиться в готовности номер два. Так что, Суханов, погоняетесь, когда вернемся в базу.
Это значит когда рак свистнет.
Примерно так, сухо подтвердил Ковалев и вышел из-за стола.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, меланхолически заметил командир БЧ-5 Ведерников, которому предстояло не на шлюпках гоняться, а уродоваться в еще горячей машине, словом, собака живет, и кошка живет, и тоже отправился к себе. За ним потянулись и его офицеры.
Ушли механики, и в кают-компании остались только те, кому завтра могло улыбнуться спортивное счастье.
Бруснецов почти случайно предложил замполиту погоняться на шлюпках надо же было как-то отвлечь командира от этой печальной собачонки, почти случайно замполит принял вызов, и уже без всяких случайностей командир облек это предложение в форму распоряжения, не выполнить которого они уже не могли, и, когда в кают-компании остались только заинтересованные лица, Бруснецов, как бы между прочим, спросил Сокольникова:
Ты в какой боевой части собираешься набирать команду?
Сокольников подумал-подумал и важно изрек: