А на юте тем временем разгневанные моряки добивали акулу, вымещая на ней и гибель Петра Федоровича, и свое многодневное бесплодное блуждание в поисках супостата. Акула в их сознании ассоциировалась с лодкой, а обе, вместе взятые, представлялись хищниками, безнаказанными которых оставлять было никак нельзя.
Как осенние волки, сказал боцманенок.
Хуже, возразил Козлюк, хотя никогда и не видел волков, достал сигареты и протянул боцманенку. Закуривай.
Свои имеем, товарищ мичман, скромно заметил боцманенок.
Пять с плюсом, сказал Козлюк и, пустив сиреневый дым, спрятал пачку в карман. Отнеси на место отпорные крюки, смотай линь в бухту и прибери в кладовку.
Все напоминать надо, все учить, проворчал он, довольный, что все вышло так, как он хотел, вот только собачонка пропала не за понюшку табаку, вот жалость-то какая...
Ют опустел, и большая приборка продолжалась. Ветошкин прибирался с моряками в акустическом посту, позже других узнал, что Козлюк заарканил акулу «два метра и весу центнер», которая к тому же сбила хвостом за борт Петра Федоровича. «Нет больше Петра Федоровича», сказал ему со слезой в голосе Силаков. Ветошкин укоризненно покрутил головой, но осуждать вслух главного боцмана не стал главный все-таки и друг, так сказать, пошел на ют покурить и нос к носу столкнулся с Козлюком.
Говорят, супостатиху заарканил? с напускной важностью спросил Ветошкин.
Но Козлюк никакой важности в голосе Ветошкина не услышал, подумал, что тот начал издеваться, и обиделся:
Я-то хоть акулу, все одной поганью на свете стало меньше, а вы, дармоеды, который месяц с лодкой не можете вступить в контакт.
А ты ее видел? тоже обидясь, спросил Ветошкин. Никто не видел, а каждый с советами лезет. Ее ведь тухлятинкой не приманешь. А ты и мясо ей скормил, и Петра Федоровича угробил. Как теперь морякам станешь в глаза смотреть?
А не хрен ему было ушами хлопать, озлился Козлюк. У тебя что все такие вроде этого Федоровича?
Не трогал бы моих орлов, боцманюга. Вернется Ловцов, тогда и узнаешь все такие или не все.
Ветошкин с Козлюком в корабельной иерархии занимали примерно равные положения, но если Ветошкин, по всем флотским канонам, относился к корабельной интеллигенции, то главный боцман, по той же классификации, считался трудягой из трудяг, на которого испокон веку и с боков дуло, и сверху капало, но главный боцман непосредственно подчинялся старпому, и с ним едва ли не каждое утро ручкался сам командир, а над Ветошкиным стояло столько начальства, начиная с лейтенанта Суханова, что, пересчитывая их, приходилось загибать все пальцы на одной руке. К тому же главный боцман был старшим в мичманской кают-компании, ведал шкиперской, в которой хранились все запасы корабельной краски, растворители, сода, ветошь, мыло, словом, все те вещи, без которых немыслимы представления о корабельной чистоте, а значит, и порядке. Ссориться с главным боцманом было накладно, поэтому Ветошкин миролюбиво сказал:
Они хоть и орлы, а отходчивые.
Знаем мы этих орлов, которые по заборам сидят мокрыми курицами, сказал Козлюк, опять не усмотрев никакого миролюбия в словах Ветошкина.
Ветошкин тоже не остался в долгу:
А это мы еще посмотрим, где сидят мокрые курицы.
И смотреть нечего: ступай к себе в пост и любуйся хоть до посинения.
Ветошкин заглотнул побольше воздуха, но словопрения решил больше не продолжать, швырнул недокуренную сигарету в обрез, ушел в пост и там-то дал волю своим эмоциям.
Дожили, сказал он, присаживаясь на табурет и вытирая шею ладонью в посту было душно и жарко. Дожили, прибавил он, подумав. Весь «Гангут» теперь потешается над нами. Если вам на свою совесть наплевать, так хоть подумали бы о моих сединах.
Ветошкин даже слова «лодка» не произнес, они вообще в посту старались обходиться без этого слова, но все догадались, что он имел в виду, и Рогов, теперь уже на правах старшины отделения, то ли сказал, то ли спросил:
А если ее тут нет?
Ветошкину не очень понравилось назначение Рогова старшиной отделения, он в этом даже усмотрел своеволие Суханова нет, конечно же, субординацию он чтил свято, считая ее основой всей корабельной жизни, и лейтенант оставался лейтенантом, но все-таки и он, мичман, тоже не с боку припека, но неудовольствия своего ничем не проявил, только всякий раз, когда Рогов начинал высказываться, напускал на себя важность, чуть заметно морщась и топорща усы.
Про акул говорили, что их тут нет, а боцманюга взял да и выловил.
И нашего Петра Федоровича угробил.
Ты, Рогов, за Ловцова остался, тебе следовало бы и за псом следить.
Как же я мог следить, если на корабле большая приборка, а я со своими прибираюсь в посту. Петра Федоровича в пост не поведешь.
Языкастый ты стал, Рогов, не ко времени вот что я тебе скажу. А только раз есть приказ, то его надлежит исполнять. Это ты понять должон. И второе ты должен понять: если есть приказ, то лоб расшиби, а сделай, как велено. Сказали, найти лодку, значит, мы обязаны ее найти, а есть тут она или нет ее это уже нас не касается.
Рогов хотел опять возразить, уже и рот раскрыл, но неожиданно промолчал, и Ветошкин подумал, что этому наука впрок, впрочем, сам Рогов думал в эти минуты несколько иначе: «С нашим мичманом спорить все равно что малую нужду справлять против ветра». Ветошкин уже начал успокаиваться,