Свои надо иметь.
Свои у боцманенка были. Ему хотелось, чтобы его угостил мичман, но тот обдумывал, каким макаром лучше всего выволочь акулу на борт в том, что это была акула, у него сомнений не возникало, и оказался глух к чужим сантиментам.
Марсовый, сказал Козлюк боцманенку (корабельная должность у боцманенка была марсовый), а ну-ка покличь еще человечка три-четыре. Нам с тобой вдвоем не управиться. Должно быть, здоровенная попалась. И подумал, закуривая вторую сигарету: «Потом решу, куда ее пристроить. И вообще... Акул надлежит уничтожать. Они хищники. К тому же человечину жрут».
Слух о том, что боцманюга заарканил акулу, мигом разлетелся по всему «Гангуту», и хотя большую приборку никто не отменял, на юте накопилось довольно много народу: одни этих было большинство ждали едва ли не чуда; другие скептики посмеивались: знаем мы этих акул; третьи самые активные сразу принялись советовать:
Мичман, а ты линь на шпиль набрось. Ей против шпиля ни за что не устоять. Сама пасть задерет, а как задерет, тут и воздуху хватит. Тогда ее можно будет голенькими руками вытаскивать.
«Дурак! вразумительно подумал Козлюк. Нашел кого голенькими руками вытаскивать. А вот шпиль это хорошо. Это даже очень правильно».
Мичман, ты чего ждешь-то? Да мы все навалимся
«Дурачок, ласково подумал Козлюк. Да мне всех и не надо. Мне и тебя одного, пухлогубого, хватит».
Принеси с катера отпорные крюки, сказал он тихо боцманенку. Тащи все, какие там есть. Он опять потрогал линь, тот подался, Козлюк потянул его, и линь пошел. «Вот тебе раз», растерянно подумал он, наматывая линь на руку. Неожиданно линь опять надраился, и Козлюк едва успел сбросить его с руки, которую все-таки успело обжечь. Не, сказал он, потирая руку. Эту девочку просто так не возьмешь.
Принесли новую бухту линя, отпорные крюки, лини срастили, набросили на барабан шпиля, который заурчал и потянул акулу к борту. За кормой забурлила вода, и показалась осклизлая голова с широко расставленными глазами. Акула перевернулась, обнажив зеленовато-белое брюхо. И опять никто не подумал, за каким дьяволом далась командиру
эта белобрюхая акула, которая, извиваясь, начала молотить хвостом по воде, разбрасывая вокруг себя крупные с горошину брызги.
Козлюк закурил третью сигарету, прищурясь, стал примеряться, как бы сподручнее подвести акулу к кормовому срезу, взял отпорный крюк, подкинул его на руках. Тот показался ему легким «для барышень делают», взял другой и весело и азартно крикнул:
А ну отойди за надстройку! А то, не ровен час, оброним кого. Пошел помалу шпиль.
Линь натянулся, роняя капли, и выдернул акулу наполовину из воды, и самым любопытным, которые с комфортом устроились на вертолетной площадке, стала видна вся огромная пасть, унизанная белыми зубами.
Стоп шпиль!
Козлюк ударил акулу отпорным крюком по голове и раз и другой, потом подцепил им плавник и отвел голову в сторону, чтобы она не ушла под корму, и, зверея, закричал:
Пошел шпиль помалу... Легче... Легче...
И когда акулья голова показалась на юте, а веретенообразное, упругое и сильное ее тело, изгибаясь, словно пружина, еще свисало за борт, Козлюк благоразумно пробормотал: «Береженого и бог бережет» и отступил к шпилю, а Петр Федорович, полеживавший до этого в тени и не обращавший ни малейшего внимания на возню на юте, неожиданно вскочил, шерсть у него на загривке поднялась дыбом, он захрипел и залаял, кидаясь на акулу. Она уже лежала на палубе, тяжело двигая жаберными щелями, и по ее телу пробегала немая дрожь. Петр Федорович совсем осмелел, подлетел к ней, скользя по мокрой палубе и стараясь упереться в нее передними лапами, и тут акула изогнулась, как бы подпрыгнула и небрежно смахнула Петра Федоровича за борт. Иа вертолетной площадке тихо ахнули и закричали:
Катер на воду... Катер!
Но спускать катер было уже поздно. Возле Петра Федоровича, который еще отчаянно бултыхался, закипела вода, он завизжал, оставив после себя маленькое кровавое пятнышко. Козлюк отер пот со лба, поправил пилотку и поднялся к командиру.
Акул тут, товарищ командир, гиблое дело, доложил он.
Жаль, сказал Ковалев. Очень жаль. А я, дело прошлое, хотел объявить купание с борта.
Никак нельзя, испуганно сказал Козлюк. Собачку она смахнула за борт, так от той только пятнышко и осталось.
Жаль, повторил Ковалев. Кому принадлежала собака?
Акустикам, товарищ командир. А вообще-то Ловцову.
Как же это вы не уберегли?! У человека и так горе, а тут еще это... Нехорошо, боцман, некрасиво.
Чего уж тут хорошего, виновато пробормотал Козлюк, успев тем не менее подумать: «Гребешь, стараешься, а нет того, чтобы ласковое слово сказать».
Акулу за борт! распорядился Ковалев. Палубу скатить. Никаких больше рыбалок не устраивать. Оповестить команду, чтобы соблюдали максимум осторожности: за бортом акулы.
Вахтенный офицер записал в своем журнале: «В 10 часов 45 минут (время местное) корабельный пес Петр Федорович («Удивительно странное имя», подумал вахтенный офицер) выпал за борт и был растерзан акулами». Лет через сто, а может и через двести, какой-нибудь флотский исследователь поднимет вахтенный журнал «Гангута» храниться-то они будут вечно, наткнется на эту запись и узнает, что в таком-то веке жил-поживал корабельный пес Петр Федорович, царство ему небесное.