Суханова он встретил неприветливо, буркнув:
Ну что у вас?
Суханов постарался быть кратким, отлично понимая, что если он начнет вдаваться в детали, то Бруснецов просто не дослушает его, а не дослушав, не поймет и мотивов, которые толкнули Суханова на хождение по каютам своих ближайших начальников. Он уже начал было говорить почти лапидарно, но Бруснецов все равно перебил его.
Жаль, сказал он. Ловцова жаль. Прекрасный моряк. Но чем мы ему можем помочь?
Суханов, как и в каютах комдива и командира боевой части, начал излагать свой план с танкером, которому, по всей видимости, в любом случае предстоял заход в ближайший порт для пополнения запасов воды, а возможно, и провианта.
Вы полагаете, что Ловцов может успеть на похороны? в раздумье спросил Бруснецов.
Сейчас у нас в России зима. Стоят морозы, ну и все прочее...
Суханов не стал распространяться, что он имел в виду под словами «ну и все прочее», но Бруснецов понял его: там, в далекой Коростыни, могли и повременить с похоронами.
Допускаю, сказал он. Но вы отдаете себе отчет в том, что у вас на одного акустика станет меньше? Притом что этому акустику цены нет.
Отдаю.
И вы не забыли о том, что ваша судьба висела на волоске?
Такое, товарищ капитан третьего ранга, не забывается всю жизнь.
А вы знаете, что от того, как сложится поход, теперь зависит не только ваша, но и судьба всего экипажа? Смею вас заверить, что она теперь у всех у нас повисла на волоске.
Догадываюсь, товарищ капитан третьего ранга, и тем не менее настаиваю на своей просьбе.
Мне нравится ваша настойчивость, поэтому и разрешаю вам обратиться к командиру корабля. Но учтите: если группа акустиков не справится со своей задачей, никакие оправдания в расчет приниматься не будут. Вы хорошо меня поняли, Суханов?
Этим вопросом Бруснецов как бы рассеял последние сомнения Суханова, и он сказал, стараясь придать голосу решимость:
Так точно.
Обращайтесь к командиру.
Получив благословение старпома, идти к командиру было уже легче, хотя трап на ходовой мостик, не в пример другим корабельным трапам, был крут и высок. Это был, пожалуй, единственный трап, по которому ходили пешком, а не бегали, как по другим. Суханов взялся за медные поручни, отдраенные матросами так, что казалось, будто они раскалились, и неожиданно его кто-то придержал за локоть. Не отпуская рук от поручней, Суханов обернулся: Ветошкин, видимо, гонялся по всему кораблю за ним и был явно взволнован.
У нас что-то случилось, товарищ лейтенант? На юте матросы говорят, будто...
Случилось, мичман. Матросы на этот раз говорят правду. К сожалению, мичман.
И вы хотите, говорят на юте, чтобы Ловцова отпустили на родину?
Мичман, а ваши моряки на юте понимают, что такое мать?
Почему ж не понимают? обиделся Ветошкин. Я, например, сам отец. Могу скоро и дедом стать.
Мичман, да ведь это же мать! И отца у Ловцова нет. И братьев с сестрами. Один дед остался. Он так в телеграмме и подписался:
«дед».
Это я понимаю, Юрий Сергеевич, но ведь Ловцов акустик божьей милостью.
Мичман, не надо красивых слов о чувстве товарищеского локтя. Давайте просто сядем за «пианино» и подменим товарища, если ему плохо. А Ловцову сейчас плохо, мичман. Может, я не прав, мичман?
А ведь ваши слова, товарищ лейтенант, тоже красивенькие. Только Ловцову без товарищей будет еще плоше.
Суханов не отдавал себе отчета в том, что с ним происходило, но чувствовал, что в этот момент словно бы натянулась в нем струна и зазвенела, как бы ожидая ответного звона.
Мичман, позвольте мне поступать, сообразуясь с собственными представлениями о совести и долге.
Ветошкин, казалось, не понял, о чем сказал Суханов.
Позвольте, я сам поговорю с Ловцовым, сказал он, глядя себе под ноги.
Суханов опять было занес ногу на трап и остановился.
Да о чем же? удивился он.
А... сказал неопределенно Ветошкин. Обо всем.
На том они и расстались, и Ветошкин подумал: «Непоседлив и легкомыслен. Того и гляди, наломает дров. Ох, наломает. Потом долго будем чесать себе потылицу». Ветошкин имел в виду не потылицу, а нечто пониже поясницы, но это уже не имело никакого значения, потому что значение состояло только в том, что Ветошкин, кажется, впервые не понял Суханова, а Суханов не захотел понять Ветошкина, и каждый из них остался недоволен другим, считая себя правым, хотя правда лежала где-то между ними и даже немного в стороне.
Неожиданно для себя Суханов заколебался: «А надо ли городить огород? Может, и танкер вовремя не подойдет, может, и рейсового самолета подходящего не окажется, выходит, и Ловцов никуда не поспеет? А если все-таки танкер придет вовремя, а если случится подходящий рейс и Ловцов при благоприятном стечении обстоятельств успеет на похороны, а мы его не отпустим тогда что? Да при чем все эти «может» и «если», когда у человека умерла мать?»
Суханов в нарушение всех неписаных правил впрочем, он был всего лишь лейтенант, не проходивший в этом звании и года, взбежал по трапу на мостик, прошлепав тропическими башмаками по трапу.
Командир находился на открытом крыле, Сокольников тоже еще не уходил с мостика, негромко обсуждали радио, полученное от командующего, в котором тот, в частности, писал: «Дальнейшее пребывание американских кораблей в заданном районе только подтверждает наши предположения о нахождении здесь их стратегической системы. Таким образом, можно считать, что первая часть задания вами выполнена. Приказываю: приступить к завершению выполнения задания в целом». В этом радио был заложен двоякий смысл, который можно было понимать и в буквальном значении, дескать, да, задание можно считать в первой части выполненным, но оно не будет рассматриваться выполненным, если...