Первым он увидел на мостике не командира, а Сокольникова, и сердце, словно бы почувствовав беду, легонько заныло. «Что? успел он спросить себя. Кто?»
Как служба, Суханов? спросил из-за визира Ковалев.
В норме, товарищ командир.
В норме это хорошо, сказал, как бы между прочим, Ковалев. Это хорошо, Суханов, когда служба приходит в норму. А как отношения с моряками?
Понемногу налаживаются.
По крайней мере, я теперь без опаски вхожу в кубрик.
Ковалев переглянулся с Сокольниковым: Суханов не придумывал себя, не ловчил, да ему и некогда было ловчить между своими же словами он пытался думать: «Ну бей же, батя. Не бойся, я теперь выстою», и Ковалеву тоже расхотелось в разговоре с ним ходить вокруг да около.
Получено радио, Суханов, сказал он. У Ловцова умерла мать.
Суханов недоверчиво поглядел на Ковалева, перевел взгляд на Сокольникова и не поверил:
Не может быть. В тот раз он такое хорошее письмо получил от нее. Он мне показывал.
Суханов, слушайте меня внимательно, сказал Ковалев. Горе лжи не приемлет. И много слов не надо. Слова должны быть честными, от души.
Вы хотите, чтобы я?..
К сожалению, Суханов, на нашу долю выпадают и печальные обязанности.
Понял вас, товарищ командир.
Без нас, без вас Ловцову будет очень плохо, сказал Сокольников негромко, как бы стараясь не привлекать к себе внимание Суханова, но Суханов уже повернулся к нему.
Понял, товарищ капитан третьего ранга.
Запомните, Суханов, моряк в горе золотой моряк.
Понял, товарищ командир.
По дороге к себе в каюту Суханов опять считал балясины на трапах и думал, что как бы это было бы хорошо, если бы его вызвали, как он считал, идя на мостик, на ковер ну дали бы втык, ну, может, еще сказали бы какие-нибудь неприятные слова, и гуляй себе до следующего втыка, а получилось ни два ни полтора. «Ну что я ему скажу? почти в отчаянье думал Суханов о Ловцове. Ну что я могу сказать? Да и нет у меня таких слов. Откуда им взяться? Ведь не учили же меня им».
Неожиданно ему вспомнился тот радостный для него день, когда Ловцова забрал патруль, а сам он, Суханов, тревожно-счастливый, шел с Наташей Павловной по бесконечной улице, обсаженной акациями, болтали они тогда о всякой всячине, и было им обоим хорошо, иначе вряд ли Наташа Павловна согласилась бы провести с ним вечер у моря. «Как она называла тот камень? Ах да, Анин камень. Но почему Анин? Я ведь так и не спросил об этом». Тогда еще им повстречались Рогов с Силаковым. «А что я им сказал? Ах да, бегите на корабль к мичману, и пусть он... Суханов приостановился. Какая же я свинья...» Он понял, что нельзя звать на этот разговор Ветошкина пусть потом узнает от Ловцова, от него же, Суханова, от кого угодно, но потом.
Он позвонил в пост. Там к телефону подошел Ветошкин.
Как там у нас дела, мичман? Тебе еще долго стоять?
Через полчаса заступит со своей сменой техник.
Добро. Если Ловцов в посту (Суханов знал наверняка, что Ловцов в посту), подошли его ко мне.
Что-то случилось? насторожился Ветошкин. Он всегда чувствовал себя неспокойно и становился недоверчивым, когда его почему-либо обходили, считая, видимо, себя тем самым дядькой Савельичем, без которого молодым лейтенантам не обойтись.
Что могло случиться... Идем в точку, начал перечислять Суханов, нас эскортируют супостаты, правда, за горизонтом. В точке к нам подойдет танкер. Может, доставит письма, а уж пресную водицу это точно.
Там, в посту, Ветошкин, кажется, прикрыл трубку ладонью и стал говорить глуше:
Вы только поосторожнее с Ловцовым, а то он последние дни ходит как зачумленный, будто его пыльным мешком из-за угла шлепнули.
Ладно, мичман, все мы пыльным мешком шлепнутые.
Суханов все-таки решил сполоснуть лицо стояла удушливая жара, пропитанная влагой, как в хорошей бане. Вода из крана плеснула сперва, словно из кружки, и потекла тоненькой струйкой. Он успел смыть мыло с лица, прежде чем прекратилась струйка и в раковину упала последняя капля. «А, ладно, подумал Суханов, до стоянки как-нибудь перебьюсь, а там и танкер подойдет». А в это время в каюте появился и Ловцов двери в каютах последнее время не закрывались, чтобы в помещениях гуляли сквозняки, не давая застаиваться сырости.
Звали, товарищ лейтенант? напряженно спросил Ловцов.
Садись, почти панибратски сказал Суханов. Дело есть. Ты ведь, кажется, с Ильменя? Рыбка-то у вас еще есть?
Ловцов скупо и недоверчиво улыбнулся.
Рыбка у нас еще ловится, не жалуемся. И в сети идет судачок, и в невод. Сома, правда, почти не стало. И раков тоже. Они хоть и говорят, что падалью питаются, а только тварь нежная. Химия, которая с полей стекает, удобрения, значит, для них гроб.
Да, сказал Суханов.
У меня отец я уже вам говорил прямо на тони утоп. Когда прибило к берегу, я в школе был. Мне сказали, чтобы бежал на слуду. Я и побежал... Ловцов горько одними уголками губ улыбнулся. Раньше часто во сне приходил, все руки протягивал: «Сыночек...»
А теперь?
Ловцов сжал руки в замок и мягко улыбнулся.
Теперь супостаты снятся. Лодка ихняя. Все кажется вот-вот в контакт вступлю, сказал он и неожиданно замолчал, поняв, что не за этим же вызывал его Суханов.