Красивая, сказал он. На киноактрису похожа.
Стерва, безжалостно, как приговор, произнес Блинов.
Суханов заинтриговался.
Это почему же?
Да потому, бравый лейтенант, что они все стервы. Думаешь, та, из раскопа, не стерва? Стерва.
Ты их под одну гребенку не стриги.
Блинов свесил ноги на палубу, ловко попал ими в шлепанцы и, зевнув, потянулся до сладкой истомы в теле.
Маэстро, уговорили. Ту, из раскопа, в эту компашку не заметаю, но все прочие стервы. Я их теперь насквозь вижу. А раз вижу, то и решил для себя, что жить надо без выкрутасов: любить так любить, ненавидеть так ненавидеть.
Кого любить и кого ненавидеть? Этих стерв? иронически спросил Суханов.
Разумеется! закричал Блинов радостным голосом, подпрыгивая на диване. Нам без них, этих самых стерв, полнейшая хана. Ты не знаешь, что обозначает это слово? Я тоже не знаю, но все равно хана. Вот твоя, та самая, что из раскопа, прислала тебе чего-нибудь?
Не прислала, помедлив, сказал Суханов.
А ты ей писал?
Допустим, писал. Ну и что?
Блинов вскочил, пробежался по каюте, снова сел на диван и взъерошил пятерней волосы, стараясь изобразить из себя мыслящего человека.
Бери ручку, слева от себя найдешь бумагу. Пиши: «Милый мой
родной человек Наташа Павловна...»
«Милый» ладно, это даже хорошо, сказал Суханов, вертя в пальцах ручку. Но при чем тут «родной»? Чушь собачья.
Ты пиши. Потом разберетесь, кто кому родной. «Милый мой, родной человек. Только здесь, в океанских просторах, я впервые ощутил, как мне одиноко в этом большом и неустроенном мире». Записал? Та-ак. «Жаль, что я не тот тридцатитрехлетний шалопай и мне не дано ходить по морю, как по суху». Записал?
Суханов отложил ручку в сторону.
«Океанские просторы» и «неустроенные миры» это же чушь. А если хочешь точнее, то пожалуйста: брех сивой собаки. К тому же все это еще и пошло.
По-моему, не я тебя зазвал в свою каюту, холодно сказал Блинов. По-моему, ты сам ко мне приперся. А теперь еще в пошлости обвиняешь. Вот это-то, дорогой, и есть пошлость.
Суханов мелко порвал бумагу, посмотрел, куда бы ее бросить, но ничего подходящего на глаза не попалось, и сунул в карман.
Извини, сказал он. На этот раз я, кажется, ошибся дверью.
Бог простит. Только учти: та, из раскопа, тоже стерва. Вернемся вспомни мои вещие слова.
Этот эпизод остался на «Гангуте» незамеченным, но, собственно, на нем и закончилось чтение писем командир приказал объявить на корабле готовность номер один и, дав указание танкеру следовать своим курсом, сам круто обогнул его и направился в другую сторону. Супостаты явно следили за его действиями, и лишь только «Гангут» лег на курс, намереваясь спуститься еще ниже, наперерез ему бросились два фрегата, а с палубы авианосца сорвался вертолет, бочком отскочил от него, направился к «Гангуту» и завис у него за кормой, высматривая, что делается на палубе.
Зубами и когтями вцепились. Дай волю терзать начнут, проворчал Ковалев. Вахтенный офицер, полный вперед.
«Гангут» был хорошим ходоком, но и фрегаты шли красиво, тем более что их было два и они способствовали один другому, а скоро и прочие корабли растянулись по горизонту, образуя строй кильватера. Прорываться через этот строй не только уже не имело смысла, но и пошло бы в нарушение «Правил безопасности плавания на море».
Товарищ командир! не скрывая тревоги, прокричал вахтенный офицер. Фрегат начал левый поворот.
Научитесь говорить на мостике ровным голосом, заметил ему Ковалев, подумав: «А, черт!». Самый полный вперед. Сигнальщики, что на фалах у фрегата?
Делаю левый поворот.
А еще?
Шары, товарищ командир.
Ну, понятно, что шары, пробормотал Ковалев. Наберите сигнал: «Прошу не мешать моим действиям».
Фрегат уже перерезал курс «Гангуту», и его борт с белыми цифрами посередине «1082» и названием на корме «Эл Монтгомери» вырастал перед штевнем «Гангута», и Ковалев почувствовал, что ему захотелось во что бы то ни стало садануть в этот нахальный борт и разрезать этого наглеца надвое, чтобы он тут же отправился к чертовой бабушке кормить акул. Ковалев неожиданно увидел, как лица у вахтенного офицера и рулевого пошли красными пятнами.
Стоп машина, сквозь зубы приказал Ковалев хриплым голосом, показавшимся ему самому чужим. Самый полный назад.
Просвет между кораблями начал помалу увеличиваться, фрегат проскользнул перед самым носом «Гангута», и там из камбуза опять вышел кок-негр и понес лагун с помоями на корму. Пока «Гангут» отрабатывал назад, эскадра успела сомкнуться и оттеснила «Гангут» на прежний курс.
Вот сволочи, невольно сказал Ковалев.
На мостик поднялся встревоженный Сокольников.
Там всю корму бурун накрыл, торопливо сказал он. Хорошо, что на палубе никого не оказалось.
А почему там кто-то мог оказаться? На корабле, если мне память не изменяет, объявлена готовность номер один. Старпом, прикажите командирам боевых частей и начальникам служб и команд доложить о наличии личного состава. Если я узнаю, что по готовности номер один продолжается хождение по кораблю, виновный и его непосредственный начальник будут иметь весьма бледный вид.
Тут у тебя ничего не случилось? все-таки не удержался и спросил Сокольников.