У тебя, если не ошибаюсь, их трое?
Пока трое, уточнил Бруснецов.
Ковалев с любопытством поглядел на Бруснецова.
Пока это как понимать?
Жена у меня пытается своими слабыми силами выправить демографическое положение в стране, поэтому считает, что пятеро это нулевая отметка.
Постой, а кто она у тебя?
Историк она у меня. Вся в Иванах сидит: в Калите, да в Третьем, да в Грозном.
Ну ступайте, сказал Ковалев и отвернулся.
Он с женой не догадался завести второго, не говоря уже о третьем. А эти на пятерых размахнулись. «Интересно, а велика ли у них квартира? подумал Ковалев. Ведь такую ораву где-то и разместить надо. Наши малогабаритки серьезной семье не соответствуют. В наших малогабаритках только одного и иметь».
Он подошел к борту, глянул на океан: мертвая зыбь неслышно перекатывалась из одного края в другой, легонько подбрасывая на своих плечах фрегаты, и даже крейсер заметно клевал носом, только авианосец, словно утюг, стоял недвижимо, как будто был намертво впаян в здешние голубовато-зеленые волны. На ближнем к «Гангуту» фрегате отворилась дверь в надстройке, видимо на камбуз, оттуда вышел негр-кок в белом колпаке, с лагуном, прошел на ют и выплеснул помои прямо за борт. Потом поглазел на «Гангут», бросил в рот сигарету и, попыхивая дымком, покачал головой, но скоро ему это глазение надоело, он швырнул сигарету в воду, подхватил лагун и вальяжной походкой проследовал к себе. Там была чужая жизнь, в чем-то похожая на ту, которой жил «Гангут» тут коки тоже выходили покурить на ют и тоже вываливали помои за борт, в чем-то непохожая, и та жизнь таила в себе столько же загадок, сколько и неожиданностей.
Вахтенный офицер! позвал Ковалев громким голосом. Офицеры все поднялись на борт?
Сейчас от танкера отвалит катер с последними.
Добро. Как только офицеры вернутся, катер на борт. После этого танкер может следовать своим курсом.
Вахтенный офицер почтительно выслушал и не менее почтительно сказал:
Есть.
Все эти слова через несколько минут обязаны стать деяниями, которые в свою очередь должны быть отображены в вахтенном журнале в виде коротких и сухих строчек: широта, долгота, время, «катер поднят на борт»; широта, долгота, время, «танкер взял курс»... Этим строчкам суждено жить вечно, потому что сами вахтенные журналы подлежат вечному хранению.
Супостаты сегодня не летали, но треть, если не больше, самолетов находилась на палубе. «Эти мальчики учатся воевать всерьез. Ковалев вернулся к своей прежней мысли. Им палец в рот не клади мигом оттяпают руку по локоть. Черт их поймет, но, может, у них идея
на самом деле доллар. Так сказать, двойная бухгалтерия. Молятся богу, а поклоняются доллару».
Ковалев прошел в рубку, к локатору, на экране которого желтыми точками высвечивались корабли супостата. Они были совсем рядом, в десятках кабельтовых, как на внешнем рейде или в селе Селиванове, и обстановка была вполне мирной, только сам-то этот мир был кажущимся. «Призраки, подумал Ковалев. И они, и мы. И небо призрачное, и вода. Еще неделя-другая этих призрачных игрищ, и меня отзовут домой как не выполнившего... Ковалев помедлил и безжалостно сказал себе: Не сумевшего обеспечить важного задания командования. Так и запишут. И тогда прощай академия. И прекрасный город Ленинград. Но почему не сумевшего? Просто не выполнившего. Так короче, проще и точнее. Победу делят на всех. Пусть непоровну, но на всех. За неудачу ответит один командир. Старая как мир истина, но если истина стара, то и мы, причастные к ней, тоже старые. Вот так-то».
Он заглянул в штурманскую рубку. Голайба склонился над столом, на котором ватманским листом, испещренным пометками глубин и склонений и его, Голайбы, знаками, лежал его величество Океан. Заслышав шаги, Голайба поднял голову и машинально включил подсветку, которая обозначила желтым пятнышком нахождение «Гангута» в этом океане. Ковалев мельком глянул на карту он и без нее знал свое местоположение и обратил внимание на книгу, лежавшую на краю стола. Он хотел сделать вид, что не заметил ее, наверное, в другое время он так и поступил бы, но сегодня, томимый бездельем и той ситуацией, в которой оказался «Гангут», почти непроизвольно спросил:
Что читаете?
Голайба смутился, хотя ничего предосудительного в том, что он читал, не было корабль лежал в дрейфе, к тому же вахтенный офицер, после того как вода и топливо были приняты, объявил готовность номер три.
«Войну и мир», товарищ командир. Да, собственно, не читаю, а, так сказать, веду дознание с пристрастием. Я со школьной скамьи невзлюбил Наташу Ростову. Не мог простить ей, что она предпочла Анатоля Курагина Андрею Болконскому. А тут разобрался во всем и понял, что не презирать ее надо, а поклониться поясным поклоном. Ее в пятый угол загоняли, как звереныша, а она человеком оказалась. Я как дочитал до сцены, где она ночью в одной рубашонке на коленях подползла к умирающему Андрею Болконскому: «Простите меня», а он ей: «Я люблю вас», у меня изморозь по коже побежала.
Прекрасно, сказал Ковалев. Позвольте-ка я взгляну на карту. Это вот ваши точки? спросил он.
Корабли супостата: авианосец, крейсер, фрегаты.