А что с ним должно быть?
Я не знаю, что с ним должно быть, раздельно проговорила Наташа Павловна. Я хочу знать, что с ним. И где он сам? Вы же вместе уходили в море.
Он там, глухо сказал Сокольников. Я тут, а он, стало быть, там... И сам почувствовал, что становится косноязычным.
Где там? спросила Наташа Павловна и вдруг все поняла, зажала рот рукой, чтобы не закричать, и скорыми шагами, уронив стул, который оказался на дороге, вышла из комнаты.
Иван Сергеевич тоже все понял, словно бы отрешился и замолчал, как бы желая все горе принять на свои плечи, но горе, к сожалению, было одно на всех, и каждому хватило с избытком, только Мария Семеновна все еще таращила глаза на взъерошенного, вконец сбитого с толку Сокольникова, и вдруг глаза у нее округлились, как у обезумевшей птицы, она припала к плечу Ивана Сергеевича, бесконечно повторяя:
Нет... Не-ет... Не-е-ет...
Иван Сергеевич погладил ее по голове, тихо сказал:
Ступай к ней... Помоги поплакать.
Мария Семеновна схватила его за руку, прижалась щекой, и Иван Сергеевич ощутил, что рукав стал мокрым. Она сидела так, не двигаясь, минут пять, потом оперлась о плечо Ивана Сергеевича и шатающейся походкой вышла. Иван Сергеевич поднял глаза на Сокольникова.
Мы от войны, а она за нами. Он тягостно помолчал. Он что, Игорь-то, сгорел?
Ушел с теми, кого уже нельзя было спасти. А мне приказал с оставшимися держаться на плотиках.
Он что же, Игорь-то, сам ушел?
Сам...
Иван Сергеевич прошаркал к шкапчику, позвякал там рюмками руки стали плохо слушаться, поставил их на стол, достал темную бутылку, поглядел на свет.
Тут и всего-то по наперстку. Да ведь нам только помянуть. Иван Сергеевич разлил коньяк по рюмкам. Сокольников поднялся. Прости, Игорь, если чего не так, сказал Иван Сергеевич. Прости, что я здесь, а ты там. Прости, что такого вырастил тебя. Прости, что иначе ты не мог. Прости, сын.
И меня прости, сказал Сокольников.
Тебе виниться не за что... Ты приказ выполнял. Спас всех?
Кого поручил, спас...
Проснется Катеришка, ей ведь тоже придется сказать... А что скажешь? Отец в прочном корпусе. Вот так-то в прочном...
Так промерзли за эти трое суток... виновато сказал Сокольников. Холод будто в костях застрял.
Врачам надо показаться.
Сокольников нацедил себе чаю, сахар забыл положить, но ложечкой помешал и неожиданно украдкой улыбнулся.
Так я из госпиталя и удрал. Игорь велел к вам первым прийти, сказать, чтобы простили его. Он иначе не мог. Там оставались моряки, и у них тоже были дети и семьи. Я просился вместо него. У меня никого нет. Сокольников отставил чашку в сторону. Не позволил Не разрешил... «Приказываю вам». Всю жизнь мы с ним были на «ты», а тут сразу и «приказываю», и «вам».
Приказ дело суровое.
Скрипнула дверь, и на пороге появилась Наташа Павловна, волосы ее были зачесаны гладко, глаза слегка припухли, но слезы своих следов на щеках не оставили.
Вас-Вас, сказала она ровным голосом, я постелю тебе на кухне.
Видишь ли... сказал Сокольников и замолчал.
Наташа, он сбежал из госпиталя, чтобы... Одним словом, он должен быть там, сказал Иван Сергеевич и тоже замолчал.
Не неволю, сухо заметила Наташа Павловна.
И Сокольников поразился ее самообладанию: два месяца назад они отпраздновали ее день рождения Наташе Павловне тогда стукнуло двадцать два года, и она, хотя и была уже матерью, все еще казалась девчонкой, непосредственной, какой бывает молодая женщина, у которой шалость еще не стала кокетством. Они и имя-то ей такое придумали: не Наташа и не Наталья Павловна, а Наташа Павловна.
Если ты чего-то еще не сказал, доскажешь потом. Вы громко разговаривали, и я из комнаты все слышала.
Мы тебя не оставим, сказал, поднимаясь, Сокольников.
Наташа Павловна усмехнулась, и усмешка у нее получилась горькая-горькая и мудрая.
Как вы можете меня не оставить, если он оставил меня...
Впервые Наташа Павловна назвала мужа «он», и это опять поразило Сокольникова, он вдруг понял, что не знал эту женщину, которую еще вчера не принимал всерьез. «Да полно, почти кощунственно подумал он, любила ли она его?»
Не обращая внимания на Сокольникова, который все еще не решался
уйти, Наташа Павловна спросила Ивана Сергеевича:
У нас есть место на кладбище?
Место-то есть... Только нам хоронить там некого.
Там мы ему и поставим памятник. У нас с ним есть деньги. Мы их откладывали на мебель.
Наташа Павловна, у тебя же ребенок, невольно сказал Сокольников.
Наташа Павловна помолчала.
Ты все хорошо продумала? спросил Иван Сергеевич.
Ах, Иван Сергеевич, да чего же тут думать, когда и так все ясно как божий день. А ты, Вас-Вас, на самом деле иди в госпиталь. Там тебя, наверное, уже обыскались, Наташа Павловна повела глазами по стенам, по потолку. А мы уж тут как-нибудь отсидимся в своем прочном корпусе.
Горе было одно это верно, но для всех, кого тот осенний вечер свел под крышу возле Аниного камня, оно оказалось разным. Мария Семеновна так и не вышла к ним, ей в те минуты было в высшей степени безразлично и то, что с ними будет, и будет ли вообще что-то. А Катеришка безмятежно спала, как и в прошлую ночь, как и много ночей подряд.