Машина повернула к городу. После дымных лачуг предместий засверкали позолоченные изгибы крыш, эмаль облицовок, лакированное дерево. Над ансамблями восточной архитектуры из камня и дерева, созданными давно ушедшими в историю поколениями, как венец творчества, царила тринадцатиярусная пагода Люхо.
Проехав через город, автомобиль покатился по усыпанной гравием аллее вдоль озера, вдоль коттеджей и вилл. Беловеского поразило смешение стилей: готические шпили и порталы, византийские крыши, венецианские сводчатые окна, швейцарские горные хижины. Чего только тут не нагородили желания нуворишей и фантазии наемных архитекторов всех национальностей!
Наконец машина остановилась у ресторана со странным названием «Островок железных башен».
66
Узкая и неопрятная ЯнцзеПуроуд тянется между японскими текстильными фабриками, пересекает грохочущий трамваями Бродвей и упирается в реку. Здесь она обращается в зловонное ущелье между рядами трехэтажных доходных домов. Здесь живут китайские докеры, металлисты, плотники, котельщики, машинисты и прочий люд, связанный с огромным портом и его техническим обслуживанием. Тротуаров здесь нет. Там, где улица упирается в мутную ширь Ванпу, на покрытых тиной и мазутом сваях построена пристань. От неё день и ночь отходят сампаны в Путу, на другой берег. Большие пассажирские и грузовые сампаны, плашкоуты для мелких партий груза, деревянные паровые катера и прочие, главным образом гребные, плавучие средства собственность мелких хозяев от случая к случаю отдаются внаем рабочим, едущим на отдаленный причал. Как и везде в Шанхае, предложение здесь превышает спрос. Ровно на столько, чтобы работающие на сампанах и плашкоутах могли существовать, а хозяева получать достаточную для ведения дела прибыль.
Только что пробили полночь. Начался прилив. Ночь безлунная, пасмурная. Магазин «Труд» белоэмигранта Головачевского был давно заперт, но внутри горел свет и было шумно. Вокруг поставленного перед прилавком стола на скамейках и стульях сидела почти вся «особая боевая группа» во главе с её начальником капитаном 2 ранга Хрептовичем. Здесь были старшие лейтенанты Гедройц и Евдокимов, сотник Лисицын, корнет Рипас, жандармский вахмистр Шутиков, прапорщик Трутнев, капитан Нахабов и ещё около десятка белоэмигрантов. Стол был уставлен стаканами, полными и пустыми бутылками, завален кусками коекак нарезанного хлеба, ломтями колбасы и вскрытыми консервными банками. Все, кроме Хрептовича, который сидел в отглаженном летнем костюме, были одеты в синие нанковые робы, много пили и ели, говорили, не стараясь слушать друг друга. Только Хрептовпч
и Лисицын пили мало и молча наблюдали происходящее.
Трутневу больше не наливайте, строго заметил Хрептович, он совершенно пьян. Выведите его на воздух, облейте холодной водой.
На его слова никто не обратил внимания, и скоро Трутнев, потеряв равновесие, рухнул под стол, где его стошнило. Гедройц с брезгливой гримасой подобрал ноги.
В этот момент раздался условный стук в дверь. По знаку Головачевского китаецбой впустил в магазин новое лицо.
Это была женщина, высокая блондинка в черном плаще, синем берете, черных с красным кантом офицерских галифе и щегольских хромовых сапогах. В руке она держала стек.
Все притихли. Она окинула собравшихся насмешливым взглядом:
Здравствуйте, господа! Вижу, я к вам попала в разгар подготовки к боевой операции. Едва не опоздала. Нука, командир, налейте мне стакан вашего пойла, совсем не поженски приказала она Хрептовичу.
Тот засуетился и налил полный стакан коньяку. Залпом осушив его, она вдруг пришла в ярость:
Все пьете, христолюбивое воинство! и взмахом стека сбросила со стола стаканы и бутылки. Вы хуже детей! Опоздай я на полчаса, и все вы были бы годны к единственной операции дрыхнуть вповалку до вытрезвления!.. Поднимите его! властно приказала она, указав стеком на Трутнева.
Головачевский и Евдокимов вытащили изпод стола обмякшее тело прапорщика, но Трутнев не мог ни стоять, ни сидеть и, как только его выпустили из рук, снова сполз под стол.
Ладно, оставьте, сказала баронесса. Это ваша первая потеря, командир, и, заметьте, ещё до вступления вашей доблестной группы в бой.
Я его предупреждал, баронесса, начал Хрептович, но она уже не слушала:
Ну как, господа офицеры? Можете ещё соображать?
Все замычали и закивали головой, Гедройц сделал страдальческую гримасу и обеими руками стал растирать живот.
Вы что, Станислав Цезаревич? Больны? спросил с тревогой Хрептович.
Весь вечер, Виталий Федорович, у меня острые боли в желудке, простонал Гедройц.
Перед сражениями это у некоторых бывает, вмешалась баронесса, медвежья болезнь. Только чтото очень уж рано она вас посетила. Но ничего, пройдет Итак, начнем. Первое сведения о противнике: корабль стоит на прежнем месте и на нём никто ничего не подозревает. Командир Клюсс на берегу в объятиях супруги. Штурман Беловеский ещё днем увезен мичманом Добровольским в Ханчжоу. Они вернутся только завтра. Старший механик предупрежден и постарается к ночи покинуть корабль, а если это не удастся запрется в каюте. Старший офицер должен заболеть той же болезнью, что и его сиятельство. Баронесса кивнула головой в сторону Гедройца. Судовой врач, подозревая приступ аппендицита, немедленно отправит его в госпиталь. Как только увезут старшего офицера, комиссар или пошлет когонибудь, или сам поедет за командиром. Но на корабль Клюсс не попадет: у его квартиры будут дежурить трое. В полночь вместо штурмана на вахту вступит наш человек. Под началом нашего человека на вахте будут сочувствующие нам матросы. Это поручено ещё вчера устроить через Нифонтова Как видите, храбрые офицеры, корабль неплохо подготовлен к захвату.