А чего не понять? неожиданно согласился Нунна-пальван, проворно поднимаясь с кошмы. Очень даже понятно.
Понятно? Санджаров улыбнулся. Ну, тогда и другим растолкуй. Считай, что райисполком дал тебе специальное задание.
Он вышел во двор, закурил. Дождь перестал, по звезд не было, значит, опять жди дождя. Санджаров расхаживал по двору и думал о своем госте, об Анкаре-ага, который никак не хочет уезжать из Ербента. И виделись ему, Санджарову, тучные зеленые пастбища с разбросанными по ним легкими весенними кибитками, молодухи, доящие овец, седобородые стригали с раскрасневшимися, потными лицами. И тут же, совсем рядом, пашни, подросшая озимь, а дальше Амударья, быстрая, неисчерпаемая, бесконечная Потом эти отрадные видения сами собой исчезли, и Санджаров видел Анкара-ага. Стоит старик возле своей одинокой кибитки и смотрит вслед каравану: огромные, отягощенные прицепами грузовики навсегда увозят его сородичей. Картина столь явственна, что Санджаров даже услышал тяжелый грохот машин. Он достал папиросу и прикурил от гаснущего изжеванного окурка.
Глава девятнадцатая
Весна пришла дружная, обильная. Старики рассчитывали на хороший урожай трав. И еще на то, что в этом году окончится война.
Овцы уже доились. Первый надой, как положено, раздавали соседям, и старики благоговейно склоняли головы над деревянными чашками, наполненными пахучим парным молоком.
Молоко сливали в большие кожаные мешки, вешали перед кибиткой, на воткнутые в землю скрещенные палки, и сбивали масло.
Мы с Солтанджамал поставили свои кибитки по соседству. Так распорядился Поллык-ага: «Активисты должны держаться вместе, придется советоваться, решать всякие вопросы». Как только поставили кибитки, он провел собрание. Велел принести маленький столик, накрыть его кумачом для президиума. Это необходимо, сказал он, какое же собрание без президиума. Стул нашелся только один. Его поставили сбоку. Поллык-ага сиял мохнатую шапку, положил ее перед собой на стол, достал из кармана очки, надел их, вынул карандаш, положил рядом с шапкой.
Товарищи женщины-доярки! начал Поллык-ага. А также мужчины, прибывшие на стрижку овец! Считаю собрание открытым. Предлагаю избрать президиум: меня, Солтанджамал и Еллы!
Нас сразу же выбрали. Солтанджамал Поллык-ага указал на стул, а сам стал рядом.
Протокол будем вести? спросил я.
Как, товарищи, будем его вести? обратился Поллык-ага к собранию. И, наклонившись ко мне, спросил потихоньку: А что такое протокол?
Я стал шепотом растолковывать ему; Поллык-ага выслушал, потом махнул рукой и громко сказал:
Ну, в общем, пусть Еллы пишет все как положено, а я вот что хочу сказать. Первое: мы соревнуемся с доярками и стригалями колодца Ганлы, надо их обогнать. Второе: мы должны трудиться на совесть, чтобы скорее вернулись наши ребята, да поможет им бог! Третье: кому что в моем докладе непонятно, прошу поднять руки.
Оказалось, что всем все понятно и вопросов нет. Только один чабан поднялся с места.
Запиши, что он будет говорить, кивнул мне Поллык-ага.
Вот ты, Поллык-ага, сам недавно был чабаном и хорошо понимаешь наше положение. Чабан гость в своем доме; по нескольку месяцев не видим жен, скоро, наверное, имена их забудем. А вот сейчас они здесь, в песках, к нам приехали. У меня предложение
оставить мою жену моим помощником. Без жены, сам знаешь, какая жизнь
Постой! Поллык-ага толкнул меня в бок. Ты эти слова не пиши. Вот что, обратился он к чабану. Я слышал, парень, в Кизылтакыре есть женщины-чабаны, дело это возможное. Только насчет жен сомневаюсь. Надо с Санджаровым посоветоваться. Если закон разрешает и государству вреда не будет, мы, президиум, отдадим тебе твою жену.
На этом собрание было закрыто. Все разошлись. Только нам с Солтанджамал Поллык-ага велел задержаться. «После собрания президиум должен немного посидеть на месте», убежденно сказал он.
Вечер. Перед кибитками расстелены кошмы, повсюду дымят очаги. Аромат степных трав смешивается с запахом горящего в очагах кандыма, приятно щекоча ноздри. Удивительный, этот вечерний степной запах он опьяняет, лишает сил: лежал и лежал бы так до скончания века, глядя на далекую луну
Прошлой весной мы тоже поставили кибитку по соседству с Солтанджамал. И так же по вечерам стоял в воздухе этот дурманящий весенний запах, и так же ярко светила луна.
Я лежал на кошме, но смотрел не в небо, как сейчас, а на соседнюю кибитку, возле которой пили чай Солтанджамал и ее муж Ходжали. «Выпей еще, прошу тебя!» нежно говорила она, подавая очередную пиалу, и в лунном свете поблескивало кольцо на ее пальце Я не мог отвернуться, все смотрел, смотрел на них, пока Илли не пристыдил меня
О чем замечтался, Еллы?
Я обернулся. Рядом со мной сидела на кошме Солтанджамал. Как она подошла, я не слышал. Грустная.
О чем ты думаешь, Еллы?
Не знаю
Давай вместе чай пить. Сейчас принесу пиалу.
Я хотел подняться, но Солтанджамал, опередив меня, сама принесла из кибитки пиалу. Наливая чай, она глубоко-глубоко вздохнула. Мне даже показалось она дрожит.
Как мне быть, Еллы? тихо спросила Солтанджамал, задумчиво держа перед собой пиалу. Все получают письма, к некоторым даже в отпуск мужья приезжают, а от моего хоть бы словечко Уж скоро год. Руки опускаются