Все эти слова «зачет», «пара», «преподаватель» были из другого мира, отличного от нашего, школьного, звучали непривычно и маняще, и Каплун, и Мотя, и Самуил были студентами, и мы завидовали им.
А мы только что Курицу видели, сменил тему разговора Пахом.
Да я его каждый день вижу, сказал Мухомеджан. Я хожу в котельную по Дзержинской. Утром иду, а он уже сидит.
И чего ему не спится! удивился Пахом.
Больной! Зато он все видит, все знает, сказал Самуил.
Что он там видит? Улица как улица, возразил Каплунский.
Не скажи! Если уметь видеть, то улица может открыться с самой неожиданной стороны. Это как непрочитанная книга. Пока стоит на полке просто книга, а стоит открыть ее и начать читать, откроется новый, незнакомый прежде мир. Так и на каждой улице десятки домов, сотни окон и за каждым своя жизнь. А Курица, похоже, читать умеет.
Ну, ты философ! Мухомеджан с уважением посмотрел на Самуила. Но я согласен с тобой. Курица не просто так сидит. Возле него всегда идет какое-то движение. То пацаны возле него крутятся, то блатной какой на минуту подойдет, парой слов перекинется и исчезнет, будто его и не было.
Недаром говорят, что Курица замешан во всех серьезных ограблениях, вставил Самуил.
А что ж он на свободе ходит? зло бросил Пахом.
А за что его сажать? Он на дело не ходит. А тот, кого поймают, его ни за что не продаст. Да эта мелюзга и сама не знает, кто за всем стоит, предположил Самуил.
Курица эту мелюзгу и сдает Дубровкину, убежденно сказал Пахом.
Гляди, пацаны! прервал спор ВолодькаМотя.
Со стороны улицы Степана Разина шли Орех с Кумом. Роста они были одного, может быть, Кум чуть пониже, но рядом с Орехом он казался худым.
Привет, Вадик, Здорово, Женя! невольно заискивая, чтобы не прогнали, стали здороваться Самуил и Мухомеджан, которые знали Ореха и Кума, потому что иногда ходили во двор к Мишке Горлину.
Здорово, коль не шутите! не останавливаясь, ответил Орех, окинув нас равнодушным взглядом.
Постой, постой! А чего эти-то здесь делают? вместо приветствия взъярился вдруг Кум. А ну, валите отсюда!
Мы сразу сникли и стали пятиться к забору, у которого стояли, и уже готовы были дунуть на свою территорию. Кум был скор на расправу, и от него можно было ждать чего угодно.
Всего на какие-то доли секунды я задержал взгляд на лице Кума, но что-то заставило меня взглянуть в его глаза еще раз, и я уже не мог отделаться от ощущения, что они мертвые. Может быть, другие видели в них агрессию или угрозу, а я видел
купили! Небось, не верили, что наша возьмет.
Но это еще был не конец. Когда Кум донес бревно до колонки, он не бросил его, а медленно, очень осторожно развернулся и, к удивлению мужиков, пошел назад. При полном молчании он дошел до своего старта и сбросил бревно на землю.
Ты что, уху ел что ли? сказал оторопело Иван. На х оно мне здесь нужно? Три года бельмом на глазу лежало, думал, освободились. Ну ты, Кум, и дурак!
А ты не отдавай им водку. Договорились-то до колонки, а он обратно его притащил, рыжий явно напрашивался на неприятность.
Ну! только и сказал Кум, глядя кровяными глазами на Ивана. Он тяжело дышал, ноздри широко раздувались, губы чуть подрагивали, а могучая грудь ходила ходуном, натягивая до разрыва старенькую тенниску. На рыжего он не обращал никакого внимания, словно того и не было. А Орех уже незаметно придвинулся к рыжему и готов был свалить его одним ударом, если тот рыпнется. Но рыжий уже понял, что для своей же пользы лучше заткнуться. Иван беспрекословно протянул Куму две бутылки водки. Кум кивнул Мирону, тот принял водку и засунул в карманы своего тонкого пальто, перешитого из черной немецкой шинели. Кум нахлобучил на голову шапку, накинул на дымящееся тело фуфайку, и они, весело переговариваясь, пошли в сторону дома Ореха.
Самуил, сказал торжествующий Пахом, ты проспорил. Гони набивалку.
Расстроенный Самуил, нехотя, полез в карман, медленно вытащил свою замечательную песцовую набивалку, зачем-то подул на нее так, что белый мех вспушился, образовав подобие кратера из волосков, и молча протянул Пахому.
Глава 19
Ну, что в школе? спросил отец, когда мы после ужина стали играть в шахматы. Шахматы я не любил, хотя играл сносно. Во мне начисто отсутствовал отцовский азарт. И у меня не портилось настроение, когда я проигрывал.
Приступы головной боли у отца становились все реже, и они уже не были такими ужасными, как в первые два года после его возвращения, и я радовался этому, потому что не без моей помощи время справлялось с отцовым недугом. Мать тоже стала менее раздражительной. Страх за отца постепенно оставлял ее.
Так что там в школе? переспросил отец, переставляя коня с белого, то есть янтарного поля, на черное, малахитовое.
Подарки товарищу Сталину делаем, я двинул свою крайнюю пешку от ладьи, готовясь к короткой рокировке.
Да, это святое. Что же ты товарищу Сталину готовишь?
Хочу доклеить самолетик, который с прошлого года лежит недоклеенный. А то я его так никогда и не закончу, я защитился от слона, переставив коня с черного на белое поле.
Нуну! отец уставился на доску.