С нами не было только Мишки Монгола и Витьки Моти. Мы их видели редко. Зато вся остальная компания в полном сборе разместилась на табуретках и кроватях, ожидая своей очереди бить внутренней частью стопы по кусочку свинца, прикрепленного к кожице кроличьего или цигейкового меха, чтобы он планировал насколько это возможно.
Пацаны тоскливо смотрели, как Пахом подкидывает набивалку, и она летит выше головы и точно опускается на ногу Пахома, и, кажется, что конца и края этому размеренному полету не будет. А Пахом, словно издеваясь над нами, то замедлял, что ускорял темп, и набивалка летела к самому потолку или едва отрывалась от ноги. Наши глаза дружно поднимались и опускались вслед за набивалкой, а лица оставались серьезными, будто мы решали проблему мирного сосуществования двух систем.
Пахом, не упернись, ехидно оказал Каплунский.
Бессовестный! Маме скажу! тут же раздался обиженный голос Лизки.
Пахом, играй как надо! Что ты бьешь ее до потолка? Это не по правилам, попытался придраться к Пахому Самуил.
Как хочу, так и бью, огрызнулся Пахом. Когда ты набивал, тебе никто ничего не говорил.
Конечно, так ты отдыхаешь! Это каждый набьет, сколько хочешь!
Пахом молча продолжал набивать. Пацаны уже насчитали девяносто шесть, когда Пахом перебросил набивалку с правой ноги на левую, чтобы подкинуть её внешней частью стопы, но набивалка скользнула по пятке и улетела в сторону.
Кто следующий? спросил Мухомеджан. Ты, Каплун?
Нет, я! Самуил вышел на пятачок. Расправил белый мех на своей шикарной набивалке и, два раза поймав ее рукой, что считалось по правилам, вошел в ритм, и его нога, как маятник задвигалась вверхвниз навстречу плавноопускающейся набивалке.
Больше Пахома никто набить не мог, и вскоре игра как-то сама собой потухла. Когда очередь снова дошла до Пахома, он зевнул, потянулся и сказал:
Больше неохота. Да и набивалку плохо видно.
В полуподвале и в самом деле уже стало темно, хотя на улице еще только опускались сумерки.
Пацаны, оживился вдруг Мухомеджан. Помните бревно, которое лежит перед домом Ивана, шофера? Ну, Ваньки Бугая?
Все помнили это бревно чуть не в обхват взрослого мужика и метров четырех длиной. Ванька Бугай жил возле ремеслухи, не той, где мы всегда купались, а той, что разместилась в бывшей синагоге, рядом с женской школой, куда летом привозили бесплатное кино. Мимо этой ремеслухи мы ходили через плотину в горсад. А бревно это от спиленной осины лежало с незапамятных времен в ложбине между тротуаром и дорогой у частного дома. На этом бревне хорошо было сидеть и смотреть, как улица играла в футбол или лапту.
Завтра Вадик Кум на спор пронесет это бревно десять шагов.
Не пронесет, Самуил с сомнением покачал головой.
Кум? Пронесет, убежденно сказал Пахом. Спорим?
Спорим! Я говорю, не пронесет, Самуил протянул Пахому руку. На что спорим?
На твою набивалку.
У Самуила была хорошая набивалка, аккуратно вырезанная по коже кружком, с длинным песцовым ворсом.
Ладно, поколебавшись, согласился Самуил. Тогда ты ставишь свою биту.
У Пахома для игры в «цару» был массивный Петровский пятак, которым он разбивал кон и немилосердно гнул монеты, переворачивая их с решки на орел.
Вовец, разбей! повернулся ко мне Пахом.
Я разбил их руки и подумал о том, что Самуил проспорил свою набивалку.
А вы слышали, как Кум ходил в секцию тяжелой атлетики записываться? спросил Мухомеджан.
Нет, не слышали, ответил за всех Каплунский.
Я слышал, Витька Мотя рассказывал, сказал Самуил.
Ты слышал, мы не слышали. Рассказывай, Аликпер, попросил Пахом.
Ну вот, Карпачева знаете? Мухомеджан обвел нас внимательным взглядом и убедился, что мы знаем.
Карпачев был известным тренером по штанге в нашем городе. Он ходил, широко расставляя ноги и растопыривая руки, потому что мешали мышцы. Карпачев водку пил не часто, но когда приходило время пить, пил лихо, буянил и, в конце концов, попадал в вытрезвитель, откуда его наутро выпускали тихого и виноватого. Милиционеры относились к нему уважительно, он тренировал динамовцев,
быстро, и сидели, не зажигая света.
Скоро мать Каплуна с работы придет. Надо расходиться, заметил Мухомеджан.
Ну, пойдем завтра смотреть? спросил Пахом.
А как же! согласились пацаны.
Глава 18
На следующий день к шестому уроку у Пахома вдруг заболел живот. Боли были такими сильными, что я попросил англичанку разрешить мне проводить Пахома домой. Бесхитростная Аллочка так запереживала, что даже переменилась в лице. Она замахала руками, что вы, мол, спрашиваете, конечно, идите.
И обязательно покажитесь врачу, наказала Аллочка, когда за нами уже закрывались двери.
Когда мы с Пахомом миновали школу и вышли на Московскую улицу, живот у Пахома прошел, и врач ему был уже не нужен. Мы шли не спеша, наслаждаясь морозным солнечным днем. Снег валил всю ночь, и, к нашей неожиданной радости, мы проснулись зимой. Снег поскрипывал под ногами. Люди, подгоняемые морозом, подняв воротники, бежали по своим делам. Громыхал по рельсам трамвай. Воробьи затеяли драку изза чего-то съедобного, что нашли на снегу. Они подняли писк и щипали друг друга так, что пух летел во все стороны, прямо на тротуаре, не обращая внимания на прохожих, а те обходили их стороной. Пахом пугнул воробьев, и они сорвались с места и вспорхнули дружной стайкой на дерево, прошуршав маленькими быстрыми крыльями.