Входите! Матвей Захарович вас ждет. Только он просит извинить его. Ему нельзя вставать.
Мы не заметили, как открылась дверь, и к нам снова вышла сестра Филина. Она провела нас через сенцы, где в беспорядке, на небольшом квадратном столе, на полу, на стульях стояли пустые банки, бутылки, а в углу теснились мешки, наверное, с картошкой,
кто-то с задних парт. Семен поднес стакан ко рту и стал медленно пить молоко.
Так, радостно произнес фокусник. Ты мне должен за молоко два рубля.
Глаза Семена расширились, он испуганно посмотрел на нас, потом на фокусника и сказал едва слышно, заикаясь:
Уу меня нет.
А как же быть? Молоко выпил, а заплатить не можешь?
Фокуснику было весело, и он подмигивал нам, словно приглашая разделить его радость. Семен готов был провалиться сквозь землю, он чуть не плакал и беспомощно глядел то на фокусника, то на нас.
Мне стало его жалко. И пацаны притихли и уже не разделяли веселья фокусника, а тот продолжал изгаляться:
Что же мне с тобой делать? Может Розалия Прокоповна к тебе домой сходит.
У мамы ведь есть деньги?
Нет у него денег? Чего пристал? раздался одинокий голос.
Ну, раз нет денег, значит отдавай назад молоко.
У меня нет молока! выдавил из себя вконец растерявшийся Семен.
Как это нет? Есть! объявил фокусник. Розалия Прокоповна, держите стакан. Фокусник согнул пополам Семена, надавил на живот, а руку его стал качать как колонку. В стакан, который держала Розалия Прокоповна, полилось молоко.
Пацаны захохотали, завизжали от восторга, а Семен стоял бледный, и из глаз его катились слезы.
Сейчас я ему «покажу фокусы! шепнул я Пахому.
А можно мне? я встал и пошел к столу.
Фокусник с недоумением посмотрел на меня, пожал плечами и сказал:
Розалия Прокоповна, налейте молодому человеку молока.
Ассистентка налила стакан молока и с улыбкой протянула мне. Но, к всеобщему удивлению, стакан взял фокусник и выпил содержимое стакана до дна. Розалия Прокоповна открыла рот, чтобы сказать что-то, но снова закрыла, так ничего и не сказав. Глаза ее расширились, еще немного и полезли бы на лоб.
Розалия Прокоповна! У него есть деньги? спросил я.
Нне знаю, я ничего не знаю.
Розалия Прокоповна была близка к истерике.
У него нет денег, сказал я, поворачиваясь к пацанам.
Качай, орали восторженные зрители. Я согнул безропотно подчинившегося мне фокусника и стал качать его руку. Молоко фонтаном полилось на пол. Розалия Прокоповна лишилась дара речи и стояла беломраморной статуей, опираясь рукой на край стола, чтобы не упасть.
Я выпрямил фокусника, провел рукой перед его глазами и сел на место. Фокусник не понял, что произошло. Он недоуменно смотрел, как его ассистентка Розалия Прокоповна, которая, наконец, заговорила, заталкивает реквизит в чемоданы и все время повторяет:
Родик, быстрей! Родик, идем быстрей!
Молодец, Вовец! кто-то сзади легко стукнул меня ладонью по плечу
Зря ты это, Вовец! Только разговоры лишние пойдут. Тебе это нужно? Сам говоришь, что отец не разрешает тебе показывать всякие трюки на людях! выговаривали мне Пахом и Женька Третьяков!
Да поганый мужик этот фокусник. Мне за Семена обидно стало, оправдывался я, понимая, что не нужно было этого делать, и жалел, что не сдержался.
Глава 17
Мать жаловалась отцу:
Все руки сбила кирпичом. Когда хоть это кончится?
Каждая домохозяйка должна была отработать по тридцать часов на расчистке города, и мать раз в неделю ходила расчищать завалы разрушенных домов.
А вам разве рукавиц не дают? удивился отец. Он приехал на обед и мыл руки перед умывальником, а мать стояла с полотенцем рядом.
Дают, да не всем хватает.
Мать бросила работу в парикмахерской по настоянию отца, после того как его назначили директором Хладокомбината, и по вечерам бегала на курсы кройки и шитья. У нее была швейная машинка «Зингер», приданое, которое она умудрилась сохранить, тащила с собой в эвакуацию, а потом привезла назад. Дядя Коля, отцов брат, приделал к машинке маленький моторчик и сделал ее электрической, чему мать радовалась как ребенок.
Бабушка Василина сидела в своей келье и плела круглый коврик из разноцветных лоскутов ситца, порезанных на полосы и связанных в бесконечную ленту, намотанную на клубок, похожий на футбольный мячик.
Пришел, ангел божий! пропела ласково бабушка Василина, и, бросив свои крючки, притянула меня к себе и поцеловала в лоб.
Некогда, баб! я вырвался из ее добрых рук и пошел на кухню, где мать накрывала отцу на стол. Женщины с ним никогда не садились. Они старались поесть до его прихода и мать кормила его отдельно по старой домостроевской традиции.
Вов, садись со мной! позвал отец.
Да
он уже пообедал, ответила за меня мать.
Как в школе? скорее по привычке спросил отец.
Хорошо! Вечером расскажу! отмахнулся я и выскочил за двери. Мы теперь собирались у Каплунского, где играли в набивалочки и вели свои ребячьи разговоры. На улице становилось все холоднее. Уже мороз пощипывал уши, а без варежек мерзли руки. Снег падал, но не ложился и за день успевал растаять, оставляя слякоть, которая противно хлюпала под ногами.