Филин вошел в класс и оглядел всех поверх очков. Класс дружно встал. Филин махнул рукой: «Садитесь». Воцарилась мертвая тишина. Филин бросил журнал и тощий черный портфель, вытертый по сгибам до белизны, на стол и еще раз, сдвинув рукой очки, оглядел класс.
Филин сел, ножка подломилась, и старик всем своим грузным телом грохнулся на пол. Ища опору, он ухватился за стол, стол накренился, и на Филина свалился сначала портфель, потом журнал и чернильница, а потом и сам стол. Филин сидел на полу, очки свалились с носа и висели на одной дужке, мутные глаза его беспомощно моргали. Он пытался подняться, но это ему не удавалось. И вдруг Филин разразился бранью.
Мерзавцы! Всех вон из школы! Скоты! Вас сечь надо! Розгами! В колонии вам место, а не в школе! Ах, негодяи!
И вдруг Филин заплакал. Он сидел на полу и даже не делал попытки встать, потому что не мог. Женька Богданов, а следом я и Пахом бросились к Филину и помогли ему подняться. Кто-то сбегал в учительскую за стулом. Стол поставили на место. От чернильницы непроливайки на полу остались брызги, и Пахом, взяв тряпку с доски, стал стирать следы, размазывая их еще больше по полу. Филин сидел молча, положив руки на стол и сжимая и разжимая кисти рук, словно массируя их. Попробовал взять ручку, но пальцы дрожали, и Филин оставил ее. Потом взял журнал и портфель, с трудом встал и пошел вон из класса, тяжело передвигая ноги.
Урока не будет, бросил он на ходу.
Ну и сволочь же ты, Аникей! убежденно сказал
и от матери.
Урок проходил за уроком, а директор не шел, и никого никуда не вызывали. Пришел черед математики. Мы замерли в ожидании Филина и не сомневались, что он появится с Костей. Но вместо Филина в класс вошла физичка.
А где Матвей Захарович? прозвучал в полной тишине вопрос.
Матвей Захарович серьезно заболел и, может быть, больше не будет у вас вести уроки. Физичка обвела класс неприязненным взглядом через стекла своих холодных очков и убежденно сказала:
Довели?!
От такого поворота на душе стало совсем муторно.
Лучше бы нас наказали, но Филин остался, выразил общее настроение Женька Третьяков, когда урок закончился и прозвенел звонок.
Пацаны! сказал Богданов. Надо идти к Филину.
Все будто только этого и ждали. Пацаны загалдели, появился смех. Но Семенов вылил на нас ушат холодной воды.
Выгонит, убежденно изрек Семенов. За такое на порог не пустит.
Галдеж сразу стих. И опять мы чувствовали неловкость в этой безысходной ситуации.
Выгонит, значит выгонит, подумав, решил Богданов. А идти все равно надо. Только, я думаю, Филин нас не выгонит.
Аникей, ты пойдешь? повернулся к Аникееву Женька Третьяков.
Чего я там не видел? промямлил Аникеев.
Бздишь? презрительно усмехнулся Пахом.
Чегой-то я бздю? Могу и пойти, сразу согласился Аникей. Но на Пахома он не глядел.
После уроков мы узнали в учительской адрес Филина. Классная одобрила нашу идею, а географичка Нина Капитоновна даже расчувствовалась.
Сходите, сходите. Он так будет рад, пропела она растроганно, а потом понизила голос и строго предупредила:
Только вы там будьте поделикатнее. Матвей Захарович очень одинок. Сын погиб в самом конце войны, а жена вскоре умерла. Живут они вдвоем с сестрой. Говорят, не очень ладят.
Нина Капитоновна! укоризненно покачала головой Зоя Николаевна.
Не беспокойтесь, Нина Капитоновна. Мы понимаем, ответил за всех Женька Богданов, и все согласно закивали головами.
Филин жил на той же улице, где стояла наша школа, только выше. Мы нашли дом по номеру, написанному мелом над калиткой. Сам дом стоял в глубине сада и изза старого дощатого набора не был виден. Мы скреблись в калитку, не решаясь постучать громче, и долго ждали, пока до нас донесся скрип открываемой двери и усталый женский голос спросил: «Кто там?»
Даже собаки нет? удивился Дурнев.
Почем ты знаешь? спросил Себеляев.
А чего тут знать? Не брешет, значит нет. У нас у Дорфманов мимо ворот пройдешь, так полдня потом собака брехать будет.
Кто там? теперь голос был рядом, за калиткой.
Мы к Матвею Захаровичу, ученики, вразнобой ответили мы.
Звякнул засов, и калитка отворилась. Немолодая уже женщина с грустными карими глазами, очень похожая на Филина, стояла перед нами. Тот же взгляд, как бы исподлобья, хотя она и была без очков, тот же крупный, но правильный нос. Изпод простенькой ситцевой косынки, завязанной узлом сзади, выбивались темнорусые с проседью волосы. У Филина волосы были белыми как мел, которым он писал на доске условия задач, но, наверно, раньше они были вот такими темнорусыми, как у сестры.
Проходите, я ему скажу, в голосе женщины было удивление. Она пошла вперед, у дверей обернулась:
У нас, кстати, в доме колокольчик. Нужно было подергать за проволочную петлю справа от калитки.
Действительно, через весь сад от забора тянулся тонкий проволочный шнур. Мы просто не заметили проволочную петлю у калитки.
Подождите минуточку! сказала женщина и ушла в дом.
Мы огляделись. Весь сад состоял из нескольких яблонь и ягодных кустов вдоль проволочной ограды, отделявшей соседние участки слева и справа. Вдоль дорожки еще стояли цветы: коготки, бессмертники, и чудом держались астры. Дорожку, вымощенную когда-то давно красным кирпичом, который высыпался от времени, устилали жухлые листья. Домик был невелик и стар. Крыша под железом, но облезлая, оттого что ее давно не касалась краска. Фундамент чуть просел, от чего и двери, и окна покосились. Стекла в окнах были вставлены местами из половинок, а стыки замазаны для тепла замазкой. За домом угадывался небольшой огородик, вряд ли больше двадцати метров в длину: нам виден был тупик из редких, черных от времени, досок.