Она почему-то назвала Кировский завод по-старому, Обуховский.
Вот и посуди, как рабочему человеку выпить запретить? заключила разговорившаяся Варвара Степановна, видно, считая меня теперь полноправно своим человеком.
Может выпьешь? А то давай по рюмочке с новосельем.
Я отказался.
Ну, тогда вечером, как Колька придет. А я полечусь. Всю неделю кости ноют, спаса нет, Варвара Степановна достала из своего угла чуть начатую бутылку водки, заткнутую свернутой из газеты пробкой, и взяла из буфета граненую рюмочку
Оставив рюкзак и чемодан в моем новом жилище, я пошел знакомиться с Васильевским островом. Со Стрелки я смотрел на Петропавловскую крепость, полюбовался дворцом Меншикова, который, не помню кто, назвал «главным украшением города». Здесь часто бывал сам Петр, и здесь обычно отмечались победы русской армии и флота. Да и вообще, весь остров принадлежал Меншикову, которого Петр I назначил первым генерал-губернатором и которому этот остров и подарил. Я постоял возле Академии художеств, большого желтого цвета здания с белыми колоннами, на берегу Невы. История ее связана с именем Шувалова, который предложил Екатерине II «художеств академию». Здесь же на Университетской набережной я отважился сходить в Кунсткамеру, известную коллекцией «уродцев». Но меня не увлекли анатомические уроды. С б`ольшим удовольствие я познакомился с экспонатами, собранными путешественниками в Африке, Японии, Китае и других странах, которые дают представление о культуре и быте народов многих стран мира. Я представляю, какое удивление вызывали у людей того, даже послепетровского времени, никогда невиданные шаманы, индейцы, китайцы, самураи и предметы их быта, если даже мы с неослабевающим интересом рассматриваем эти экспонаты. Несколько часов я ходил по залам Кунсткамеры и посмотрел все, что хотел, чтобы сюда больше не возвращаться. «Занимательно и поучительно, но не Эрмитаж», решил я.
Уже поздним вечером вернулся на постой к Варваре Степановне и попал «с корабля на бал». Еще при входе в дом я услышал нестройный хор голосов, который выводил «Ой цветет калина в поле у ручья». Я долго звонил, прежде чем мне открыли.
А, студент, сказал дядька невысокого роста с темными с проседью усами, узким лицом и большими залысинами. Мы ждали, что раньше придешь. Проходи. Щас новоселье отмечать будем.
Дядька заметно припадал на левую ногу, и я сразу сообразил, что это хозяйкин сын Николай.
В комнате хозяйки дым стоял коромыслом. За столом тесно друг к другу сидело человек восемь. На столе стояло несколько бутылок водки, половина из которых уже была выпита, тарелки с крупно нарезанной колбасой, бычками в томатном соусе и килькой. Варёные картофелины и свежие огурцы лежали в алюминиевых мисках, а зеленый лук пучками на столе. Всё уже находилось в пьяном беспорядке, и все пребывали в весёлом расположении духа, как бывает, когда еще не пьяные, а водки много.
Все загалдели, приглашая
наперебой к столу. Я чувствовал себя как карась на сковородке. Мне претили застолья, потому что видел в них тупую бессмысленность и пустое времяпровождение. Но отказаться не мог и сел за стол.
Штрафную ему, штрафную! понеслось со всех сторон.
Мне налили водки, но я только пригубил и поставил стакан на стол.
Не пьешь? И правильно, одобрил Николай. Она, водка, до добра не доводит. А ты ешь, студент, ешь!
Я положил в тарелку, которую подставила Варвара Степановна, картофелину, пару долек колбасы, огурец и скибку хлеба и ел с аппетитом.
Постепенно я понял, что за столом собрались соседи: две женщины, пожилые, может быть, ровесницы Варвары Степановны, две помоложе, лет сорока; мужчины возраста Николая, возможно, мужья молодых женщин. Все, кроме одного мужчины, который, как и Николай, воевал, были блокадниками. Блокаду и войну за столом не вспоминали, говорили о текущих делах и пели.
Вот ты говоришь, что Никита правильно Сталина развенчал, говорил Петр, жилистый мужик с шевелюрой без намека на лысение, но с заметной сединой тот, который воевал. А он войну выиграл. Мы в бой за Сталина шли.
В бой ты за Родину шел, возразил блокадник.
И за Сталина, упрямо стоял на своем Петр.
А скольких пересажал твой Сталин? И сейчас сидят.
А Никита не сажал? Чистенький?
А Никита сидельцев из ГУЛАГов возвращает, сказал блокадник.
Ага, возвращает. А мой сидит, тихо сказала одна женщина и слезы появились в её глазах. Но она костяшками пальцев вытерла слезы и вдруг звонко и отчаянно завела:
А кругом одна кукуруза, засмеялась Варвара Степановна.
За колхозное хозяйство первым встал Маленков. напомнила та, что Вера.
Поживем увидим, примирил всех Петр.
Затянули «Шумел камыш», а когда всё выпили, стали петь «Позабыт позаброшен с молодых юных лет, я остался сиротою, счастья в жизни мне нет». Пели с каким-то ожесточением. При этом Николай плакал, наверно, по сиротской доле своей дочери, которая осталась без родного отца и живет с чужим дядей.