Разошлись к ночи, но Николай долго еще колобродил: то курил у открытой форточки, то пил воду, то просто сидел на своем диване и почему-то скрипел зубами. Варвару Степановну, вероятно, одолевала бессонница, она тяжело вздыхала за ширмой и ворочалась.
Застолья повторялись через день. Мне это становилось в тягость. Я уходил из дома с утра после Николая и приходил только спать. Если заставал застолье, меня непременно сажали за стол, потчевали водкой, которую я не пил и сидел дураком, боясь обидеть гостеприимных хозяев.
Глава 5
Общежитие я получил на проспекте Стачек. Там же находились и аудитории нашего факультета. Здание имело странную форму с округленными торцами, вытянутое в длину, и связывалось с основным корпусом переходом на уровне второго этажа. Закругленный торец с круглыми колоннами выходил на проспект.
В комнате, куда я поселился, жили еще шесть человек. Чтобы уплотнить студентов, комендант убрал стол и поставил лишнюю кровать.
А зачем стол-то убрали? спросил кто-то коменданта.
А зачем он вам? удивился комендант.
А заниматься?
На то есть библиотека, отрезал комендант. Там столов достаточно.
Стол унесли, но, слава Богу, у каждой кровати стояло по тумбочке. То, что кровати армейские, металлические с тонкими матрасами, меня совершенно не беспокоило, так как на перинах я и дома никогда не спал. Вещи полагалось сдавать в багажную комнату кладовщице, хотя этому следовали немногие, и я не стал нарушать традицию, а потому запихнул чемодан с рюкзаком под кровать.
Прошла неделя, я еще не успел как следует познакомился ни с учебной группой, ни с товарищами по комнате, как нас отправили «на картошку». Теперь я знал, что такое помощь города селу и принял это даже с удовольствием, поскольку погода стояла теплая, солнечная, и продлить каникулы даже в форме трудовой повинности совершенно не возражал
Колхоз наш находился на Карельском перешейке и назывался «Знамя коммунизма». Ехали мы на электричке около часа в сторону Приозерска. Потом нас привезли в небольшую деревеньку, которую местные называли посёлком.
Вообще история земли карелов очень любопытна. Этот участок суши в общем небольшой. Древнейшее население лопарей появилось здесь еще в IVIII веках до нашей эры, а русские и карельские поселения упоминаются только в XI веке. Границу русских владений установил в 1042 году сын Ярослава Мудрого Владимир. Крестовые походы шведов в Финляндию и Карелию разделили перешеек на шведскую и Новгородскую части, потом перешеек отошел к Швеции, и только Петр I во время Северной войны вернул его России. Вот такая запутанная и невеселая история маленькой земли между Финским заливом и Ладожским озером.
Но потрясла меня совсем не история меня потрясла природа этого края своей суровой и скупой красотой, которая не пестрит яркими красками тропических широт, но не оставит равнодушным самого закоренелого скептика и циника.
Разместившись на квартирах гостеприимных хозяев, мои однокашники пошли гулять по поселку. Я тоже захотел прогуляться побродить по окрестностям. Мне охотно составил компанию новый знакомый Саша Виноградов, второкурсник с французского отделения. Его яркой особенностью были глаза, черные даже при солнечном свете, и, казалось, что они не имели зрачков. У Саши пробивались, как у школьника старших классов, жидкие черные усики. Он их не брил, в отличие от волос на щеках и подбородке, которые росли редкими пучками как у китайца. Стройный и гибкий, он ходил по кошачьи пружинисто, и в нем угадывалась и ловкость, и сила, несмотря на обманчивую изящность фигуры.
Сразу за нашим домиком, метрах в двадцати, возвышалась каменная гора, на вершине которой невесть каким образом росли сосны. Мы шли среди валунов, больших и маленьких, их оказалось много: они таким естественным образом вписывались в природу наряду с вековыми соснами, что казались единым целым и заставляли думать, что их разбросали специально. Невольно возникало сравнение с садом камней, только стихийным и этим замечательным.
Я знал, что валуны, рассеянные по всему району Карельского перешейка, это следы продвижения ледника. И многочисленные, глубокие озера появились после таяния огромных ледяных глыб там, где рельеф местности особенно понизился.
Около километра мы прошли по тропинке, мокрой и грязной среди трав, но сухой и твердой на возвышенности, где постепенно начинался скальный ландшафт. Наткнулись на каменоломню, где когда-то давно добывали гранит.
У разрушенной часовни, которая попалась нам по пути, два бородатых молодых мужика ворошили землю лопатами. Увидев нас, они настороженно с минуту смотрели на нас, и, проводив взглядом, снова занялись своим делом.
Мы спустились вниз к живописному озеру. Несмотря на пологость спуска, идти нам пришлось осторожно из-за скользких мхов и лишайников.
Берег, как и вся местность с ее сосновыми лесами, оказался песчаным. Над синей гладью озера возвышались верхушки валунов. Я не мог представить, какой величины могли быть камни, ведь озера перешейка очень глубокие и некоторые достигают пятидесяти метров. Берега озера покрывал смешанный лес. Прозрачная вода меж сосен и валунов манила, и мы решили искупаться. Озеро обожгло холодом, хотя, говорят, в сентябре оно теплее, чем в июне, потому что долго прогревается и долго остывает. Из воды мы выскочили с гусиной кожей, но бодрые и полные сил, словно Иванушки, которые окунулись в чан с «живой водой».