Живодер ты, Вовец, сквозь слезы проговорила Мила Корнеева.
Чегой-то я живодер? обиделся Вовка. У нас дома тоже есть собака, пекинес Яна.
Вот если бы твою Яну туда запустить, как бы ты тогда? укоризненно сказала Маша Миронова.
А никак бы я тогда, передразнил Машу Вовка, я бы гордился, что моя собачка внесла вклад в развитие космонавтики.
Вовка прав, поддержал Алик Есаков. Если б не Лайка, как бы ученые доказали, что животные могут долго жить в невесомости? Теперь это позволит запустить в космос и человека Уровень радиации тоже определили с помощью Лайки.
Американцы для космических исследований используют обезъян. Это что, более гуманно? высказался Валерка Покровский.
Тем более что нашу Лайку усыпили, когда она выполнила задание. Так что она не мучилась, выразила надежду Лика Токарева.
Как бы не так, собачка погибла через несколько часов после запуска, так как от перегрева спутника в контейнере тоже стала повышаться температура. Лайка попросту сгорела, заявил вдруг Вовка.
Все замолчали, переваривая эту информацию. Маша всхлипнула, а Леран насмешливо спросил:
Би-би-си слушаешь?
Какая разница, что я слушаю? Я говорю факт.
Да не слушайте вы его, сказала Лика. Вражеские голоса так набрешут, только уши подставляй.
Еще причиной называют сильный стресс, который пережила собака при выходе в космос, пропустил слова Лики мимо ушей Вовка.
Ладно, чего там говорить, смерти животного избежать все равно бы не удалось. Все знали, что пес погибнет. Возвращать спутники обратно на Землю еще не научились. А как научиться, если не известно, возможно ли жить в космосе или нет? Вот наша Лайка и доказала. Можно сказать, что она открыла дорогу в космос.
Я бы ей памятник поставила, сказала Маша.
А ты, Маха, не боись запросто поставят, заверил Валерка.
За это нужно выпить, предложил Есаков. У меня есть четвертной. Кто пойдет?
Засобиралась домой Мила Корнеева.
Ты чего? Время еще детское, пыталась уговорить Милу остаться Лика Токарева.
Завтра семинар по литературе, а я еще конспект в руки не брала, сказала Мила.
Я вызвался проводить.
Что вы все разбегаетесь-то? недовольно сказал Есаков. Сейчас Вован вино принесет.
Алик, без обид, я бы остался, да матери обещал сегодня пораньше прийти, извинился я.
Что, тоже на Милку запал? равнодушно заметил Леран.
Почему «тоже»?
Да на нее все западают.
Я не запал, поспешил заверить я Лерана. Просто нам по пути. Моя остановка рядом с общежитием.
Да ладно, нам какое дело, не поверил Леран.
Я не мог объяснить, что хотел поговорить с Милой без свидетелей.
Когда вышли, я сразу спросил Милу:
Как тебе Зыцерь?
Препод по языкознанию? Нормальный дядька.
Какой он дядька? Ему еще только двадцать восемь лет.
Двадцать восемь это почти тридцать. Конечно дядька, не согласилась со мной Мила. А что?
Нравишься ты ему.
Я? Ему? округлила глаза Мила.
А чего ты удивляешься? Ты многим нравишься? сказал я.
Может быть, я и тебе нравлюсь? серьезно спросила Мила.
Нравишься, не стал скрывать я. Но я говорю не просто о «нравишься». У него, по-моему, к тебе серьезно.
Ну, а мне-то что? сухо ответила Мила. Он преподаватель и страшный.
Он умный. А страшный был Квазимодо, и то его Дездемона полюбила.
Мила засмеялась, потом серьезно сказала:
Я не хочу больше об этом говорить.
Ты не представляешь, какой это интересный человек. Он, например, изучает культуру басков и хочет доказать, что их культура тесно связана с грузинской культурой.
Что еще за баски? спросила Мила.
Народ такой, который живет на севере Испании.
Ты для этого меня провожал? сухо спросила Мила.
И для этого тоже, сказал я.
А еще для чего? не отставала Мила.
Мил, что плохого в том, что я тебя проводил?
Пока! Мила скорчила недовольную гримасу и поспешила к подъезду общежития.
Я стоял на остановке автобуса и как-то лениво, потусторонне думал про Зыцеря, воспылавшего вдруг страстью к красивой студентке, про Богданова Юрку, заморочившего голову Машке Мироновой. Потом всплыла в памяти красавица скрипачка с Ленинской, вокруг которой роем вились воздыхатели, несмотря на природный изъян в виде кривых ног.
«Недаром народная мудрость сложилась в поговорку «Любовь зла», решил я, садясь в подъехавший
автобус.
Глава 9
Отцу старый товарищ КП Константин Петрович подарил том только что вышедших избранных стихов Есенина, которого отец очень любил и который не то чтобы запрещался, но увлечение его поэзией не поощрялось. В школе нам говорили, что Есенина читать не нужно, потому что он хулиган, пьяница и психически больной человек, а поэтому и его поэзия сплошная похабщина и разврат. На это отец прочитал несколько стихов Есенина, которые восхитили меня. Стихи воспевали русскую природу, говорили о чистой и светлой любви. От этих стихов веяло ароматом полей, запахом свежескошенной травы и деревней с ее нелегкой крестьянской жизнью. Стихи казались простыми и незатейливыми, но в них слышалась музыка, их хотелось петь. Я не предполагал, что отец так хорошо знает Есенина, но понял, что его роднят с ним их деревенские корни. Когда отец читал «Возвращение на родину»: